Кловис Дардантор - Жюль Верн

— А около Балеар, должно быть, свежо, — предположил третий выбивая пепел из погасшей трубки.

— При хорошем ветре «Аржелес» запросто даст одиннадцать узлов,[7]— уверенно заявил боцман, собираясь занять свой пост на борту судна. — А впрочем, с капитаном Бюгарашем нечего бояться: попутный ветер у него в фуражке, и стоит только ему ее снять, как тут же настанет штиль!

Речи морских волков звучали успокаивающе. Но кто же не знает матросской поговорки: «Захочется врать, трави о погоде!»

Наши молодые люди не очень-то вслушивались во все эти предсказания, тем более что состояние моря и прочие мелочи морского перехода их мало волновали. Однако многие пассажиры были не столь спокойны и не так философски настроены, как эти друзья. Некоторые из них, еще не ступив на судно, уже испытывали головокружение и тошноту.

Жан как раз обратил внимание своего приятеля на некое семейство, входившее в число подобных людей и состоявшее из трех явных дебютантов, впервые собиравшихся выступить на сцене средиземноморского театра, всегда так богатого острыми сюжетами и неожиданными развязками.

Возглавлял троицу человек лет пятидесяти пяти, с физиономией судейского — хотя он никогда не служил ни в суде, ни в прокуратуре, — обрамленной пышными, слегка посеребренными бакенбардами, с узким лбом, вполне упитанной фигурой и ростом в пять футов[8]два дюйма,[9]да и то благодаря высоким каблукам, — в общем, из пузатеньких коротышек, именуемых обычно «кубышечками». Тело его облегал костюм из плотной диагоналевой ткани поседевшей голове красовался картуз с наушниками, с одной руке свисал зонтик в матерчатом, поблескивавшем на солнце чехле, в другой — стянутый двойным ремнем скатанный дорожный плед в полоску.

Супруга толстячка — сухощавая, долговязая, словно виноградная тычина, женщина в подбитой беличьим мехом коричневой шерстяной ротонде,[10]с высокомерным взглядом, плотно сжатым ртом и гладкими густыми волосами, которые своим ровным черным цветом, маловероятным для особы под пятьдесят лет, навевали мысль о красителях, — была на несколько сантиметров выше мужа, что возможно, и обуславливало надменное выражение, никогда не сходившее с желчного, в болезненно красных пятнах, лица.

Их дитя, полгода тому назад отметившее свое совершеннолетие, выглядело более чем заурядно: несоразмерно вытянутая фигура, огромные руки и ноги, мешавшие, казалось, их хозяину, хотя молодой человек и обучался изящным манерам и искусству держать себя на людях, невыразительная физиономия, длинная шея — нередкий признак врожденной тупости, пустые глаза, близоруко щурившиеся из-за стекол очков, едва пробивавшиеся белесые усики, вялый, как у жвачных животных, вид. Короче, юноша принадлежал к тем ничем не примечательным, никчемным болванам, перед которыми, говоря языком математики, следовало бы ставить знак «минус».

Эта скучная мелкобуржуазная семейка вполне сносно существовала на двенадцать тысяч франков годового дохода, приносимого двумя полученными ею наследствами. Рантье ничего не делали такого, что могло бы привести к сокращению или росту капитала. Уроженцы Перпиньяна,[11]они безвыездно проживали в старом доме на улице Попиньер, протянувшейся вдоль реки Тет. Когда в префектуре или налоговом управлении докладывали о приходе сих бюргеров, то произносили: «Месье и мадам Дезирандель!» — а также: «Господин Агафокл Дезирандель!»

Прибыв на пристань, троица остановилась перед трапом, ведшим на борт «Аржелеса», не в силах решить весьма серьезный вопрос: сразу подняться на корабль или же в ожидании часа отплытия прогуляться не спеша?

— Мы пришли слишком рано, месье Дезирандель, — недовольным тоном проговорила дама. — Вы всегда так…

— Попридержали бы свои упреки, мадам Дезирандель! — ответил ей муж в том же тоне.

Не только при посторонних, но и наедине супруги обращались друг к другу не иначе, как «месье» или «мадам», что представлялось им аристократической изысканностью.

— Давайте устраиваться на судне, — предложил месье Дезирандель.

— За целый час до отплытия! — возмутилась мадам Дезирандель. — Нам и без того придется пробыть тридцать с лишним часов на борту парохода, который уже и сейчас ведет себя словно качели!

И правда, хотя море внешне было спокойно, «Аржелес» как бы приплясывал на зыби, от которой не смог защитить старую гавань даже волнорез длиною в пятьсот метров, возведенный в нескольких кабельтовых[12]от входа в бухту.

— Если мы даже на суше боимся морской болезни, — стоял на своем супруг, — то лучше уж вообще отказаться от путешествия!

— Неужто, месье Дезирандель, вы полагаете, что я согласилась бы на него, если бы не Агафокл!..

— Но раз уж согласились…

— То это вовсе не значит, что нужно забираться на судно раньше времени.

— Но ведь надо еще разместить багаж, устроиться в каюте и занять места в ресторане, как советовал Дардантор…

— А где он, этот ваш Дардантор? — сухо заявила супруга. — Его что-то до сих пор не видно!

Дама выпрямилась, окидывая взглядом дамбу Фронтиньян, но человека по имени Дардантор так и не обнаружила.

— Ну вы же знаете, — воскликнул месье Дезирандель, — он не может иначе!.. И появится здесь, как всегда, в самый последний момент! А то и вовсе опоздает!

— Неужели так случится и на сей раз? — встревожилась мадам Дезирандель.

— Все возможно.

— А почему он ушел из отеля раньше нас?

— Дардантор сказал, что хотел повидать своего приятеля, богача Пигорена, и обещал присоединиться к нам на судне. Держу пари, как только он окажется тут, то не станет топтаться на набережной, а сразу поднимется на палубу.

— Но пока его не видать…

— Надеюсь, наш друг все-таки не замедлит явиться, — высказал свое мнение месье Дезирандель, размеренным шагом направляясь к трапу.

— А как ты думаешь, Агафокл? — обратилась мадам Дезирандель к сыну.

Но ее возлюбленное чадо об этом ничего не думало — по той простой причине, что вообще ни о чем и никогда не размышляло. Да и к чему ему вся эта мореходная кутерьма: погрузка товаров, столпотворение на берегу, всегда предшествующее отплытию корабля, посадка пассажиров? Предпринять морское путешествие и повидать чужие края — такая перспектива не вызывала у бездельника радости, что было бы вполне естественно для его возраста. Ко всему безразличный, всему чуждый, апатичный, лишенный и воображения, и ума, Агафокл мог только плыть по течению. И когда отец сообщил ему о предстоящем путешествии в Оран, балбес только промычал в ответ «А!». Так же односложно ответил увалень и на сообщение матери о том, что месье Дардантор обещал сопровождать их в пути. То же самое «А!» протянул этот молодец, и узнав, что семья поживет несколько недель у мадам Элиссан и ее дочери, которых он не видел с тех давних пор, когда они останавливались проездом в Перпиньяне. Обычно междометие «а» может выражать радость, боль, восторг, сожаление или нетерпение. Но трудно было понять, что же оно означает в устах оболтуса — глупость ничтожества или ничтожество глупости?