Хроника мёртвого города - Денис Витальевич Килесов

мимо стройки. Фадей все норовил поскользнуться и сверзнуться в глубокий котлован, темнеющий черным провалом, но безжалостная рука Тумана вовремя хватала его за воротник и возвращала на путь истинный. От грязного вечернего воздуха мутило, не спасала даже осенняя прохлада.

— Ну наконец-то, — пробурчал Фадей, когда они добрались до разбитого асфальтного полотна. Он достал маленький ингалятор силара — легкого синтетического наркотика, но не успел даже снять защитный колпачок. Туман выхватил ингалятор, бросил его под ноги и раздавил толстой подошвой, игнорируя недоуменный взгляд соседа.

— Запомни, теперь в твоей жизни не будет никакой подобной дряни, — пояснил он и бросил взгляд на часы. — Мы, к тому же, сильно задерживаемся.

Спустя пару километров дворов, темных переулков и сомнительных проходов, Туман привел своего соседа к большому заброшенному оперному театру. Колонны его были изрезаны глубокими трещинами, куски желтой краски вместе со штукатуркой отваливались с фасада, а в занавешенных разным тряпьем и ветошью окнах не было стекол.

— Надевай маску, — скомандовал Туман, не оборачиваясь.

— Так ты меня вроде как знакомить хотел.

— И?

— Ну, так как меня запомнят, если на лице у меня будет такой же противогаз, как и у остальных?

— Фадей, я же тебе, дурак, говорил. Какой, черт возьми, от тебя толк, если ты можешь запомниться остальным лишь своей рожей? Вот постарайся, чтобы люди увидели в тебе человека, потом и свети мордой, сколько влезет.

— Так подумают, что я псих какой, вдруг я один в маске припрусь?

— Противогазеры не подумают, хех, — усмехнулся Туман. — Вот увидишь.

Они натянули противогазы и шагнули в темный портал входа в театр.

Коридоры, устланные пожелтевшими страницами бухгалтерских отчетов, личных дел и газет привели их в зал, где раньше перед зрителями в солидных костюмах и роскошных вечерних платьях выступали симфонические оркестры, танцевальные ансамбли и дуэты вокалистов. Но то было раньше, сейчас искусство вовсе перестало трогать души людей, им гораздо приятнее внимать кричащим голосам теле- и радиовещания. По всей стране храмы культуры гасли, как сгоревшие спички, и медленно гнили, стираясь жерновами Времени в труху. Раньше большую часть зала занимали ряды мягких кресел с мягкой вельветовой обивкой. Оказалось, что горят они вполне сносно, и после закрытия театра большую их часть растащили на отопление домов и квартир жители окрестностей.

По скрипящей деревянной сцене перед толпой людей, сидящих прямо на полу, ходил человек и вдохновенно говорил. Свою речь он уже, судя по всему, заканчивал, Туман и Фадей тихо присоединились к задним рядам слушателей, стараясь не помешать.

— … в этом театре больше не звучат произведения Моцарта и Бетховена, людям это больше не нужно. Они теперь жрут и еле переваривают гигабайты телепередач, кричат тогда, когда там говорят закричать и с пеной во рту бьют кулаками по столу, отбивая такт. Если раньше я не верил до конца, что мир, который достался нам такой дорогой ценой, мы сможем сами втоптать в грязь, то теперь у меня не осталось и капли сомнения. С каждым днем мы вязнем в собственном дерьме все глубже. Кричим об индивидуальности, топим друг друга в попытках выделиться, а на деле остаемся безликой массой, толкающей страну к краю, за которым лишь тьма. Для этого мы набираем силу, газеры! Чтобы открыть глаза друг другу и остальным, чтобы остановить весь этот собственноручный Потоп, чтобы потом мы смогли с полной уверенностью сказать, что у нас получилось. Либо что мы, в отличие от других, попытались. Мы должны стремиться вверх, а не вниз, и ни на секунду не терять надежды, умирающей в нашем мире!

Человек на сцене замолчал и просто спрыгнул вниз, усаживаясь наравне с остальными. Аплодисменты раздались секундой позже. Ряды людей в абсолютно одинаковых противогазах аплодировали пустой сцене.

— Почему он так сразу слился с остальными? Да и кто он вообще? — спросил Фадей у Тумана.

— Он показывает, что несмотря ни на что, продолжает оставаться равным среди равных, — пояснил Туман. — Это был Дум, наш лидер.

Когда аплодисменты поутихли, на сцену вышел человек с черной потертой гитарой и снял свой противогаз с абсолютно черным визором.

— Здесь звучали правильные слова о надежде. Она умирает, но продолжает цепляться за таких, как мы с вами. Так же и мы, цепляемся за нее всеми силами, именно поэтому мы каждый раз собираемся здесь. Я уверен, что пройдут годы, но в этом зале заброшенного оперного театра мы продолжим собираться, и вместо Бетховена здесь продолжит раздаваться блюз умирающей надежды.

Его низкий хриплый голос поднимался откуда-то из глубины груди, а вовсе не из массивного лысого черепа, и пробирал до мурашек. Человек на сцене одернул кожаную куртку, перевесил гитару, тронул струны, ударил сильней и заиграл. Дребезжащие аккорды зацепились друг за друга, и шестеренки музыки понесли над залом блюз умирающей надежды.

«В наших глазах крики «Вперед!»

В наших глазах окрики «Стой!»

В наших глазах рождение дня

И смерть огня.

В наших глазах звездная ночь,

В наших глазах потерянный рай

В наших глазах закрытая дверь,

Что тебе нужно — выбирай…»

ВЕРА БЕЗ ПОКЛОНЕНИЯ

«Холодно.

Мерзнут до фиолетовой синевы пальцы и густеют сизые чернила. Нет, не так ведут подобные записи. Стоит начать заново, если что вырву первую страницу.

Итак, начали. Сейчас конец ноября, недавно выпал снег. Воды в кранах по-прежнему нет, а батареи ледяные. Но среди нас все еще горит уверенность.

Мда, как-то совсем непонятно получается. А что, если эту запись будет читать тот, кто понятия не имеет, что сейчас происходит? Ну, в таком случае, надо кратко обрисовать ситуацию. А то историки часто забывают писать о том, что происходит за время их жизни, несмотря на то, что это такая же история. Ну ладно, возможно, я буду из числа немногих, кто этим займется и уж точно первым, чьи записи переживут создателя в Хранилище.

Вернемся к нашим баранам. Нахожусь я в Городе, ныне блокадном. Верховное правительство отказывается снабжать нас водой и практически обрубило электричество. С этим понятно, теперь объясню, из-за чего это все. Ну, кем бы ты ни был, читатель, о явлении свободного газерства ты слышал, так что это размусоливать не буду. Город можно смело назвать колыбелью газерства, а с недавних пор и настоящей цитаделью. Лет семь назад, по неведомым мне причинам, движение стало набирать популярность и лавинообразно расширилось. Количество сторонников с противогазами вместо лиц росло практически в геометрической прогрессии. Поразительно, но идея захватила абсолютно разные слои населения. В конечном итоге, сторонники газерского движения стали повсюду. Они водили такси, преподавали в школах и университетах,