В тумане тысячелетия - Александр Красницкий

С искажённым от злобы лицом вскочил Вадим на ноги и кинулся к Любуше, но в это время между ним и ею сплошной стеной стали юноши и девушки.

— Оставь, княжич! Ты в гневе необуздан! — заговорили кругом. — Что тебе в ней?

— Да и я не для тебя! — раздался звонкий смех девушки. — Не для тебя, нет, не для тебя!..

И девушка опрометью бросилась к селению.

Все в роду знали, что Володислав хоть и строг, но справедлив, и не допустит никакой обиды — даже если обидчиком будет его родной сын.

Любуша и не думала жаловаться на Вадима, но тот, зная, как строг его отец, во избежание неприятности, кинулся со всех ног прочь, сопровождаемый громким смехом.

Такое тоже было в его характере.

Отбежав довольно далеко, он остановился и сжал кулаки.

— Не для меня. Не для меня, — повторял он. — Знаю, для кого... Ох знаю! И не сносить ему головы. Клянусь в том Перуном.

Красивое лицо юноши было искажено злобой, глаза метали молнии, а лоб избороздили не свойственные его возрасту морщины.

В то время на лугу всё успокоилось, только прежнее веселье стало как-то тише, а беседа между стариками — оживлённее.

Толковали про Новгород, который всегда был бельмом на глазу у всех приильменских славян. Разговор от Гостомысла и намерений мудрого посадника перешёл к этой столице северной славянщины.

— Ох, посмотрите, не сносить нам от него, от Новгорода, головы, — толковали оживлённо старики. — Нельзя ему такой силы давать.

— Чего там! Много нас ведь на Ильмене. Да и не один Новгород срублен мужиками славянскими. Забыли, что ли, кроме Новгорода, ещё Киев, Смоленск, Чернигов есть, а кто из них сильнее?

Долго ещё продолжался спор между стариками на эту тему.

особенным почтением все в кругу, даже сам Володислав, слушали древнего, высохшего от пережитых лет старика.

Это был Радбор, самый старый человек в роде Володислава. Долго жили тогда люди: никто из родичей не знал, сколько ему лет. Все, даже старики, помнили его седым и сгорбленным.

Несмотря на ветхость и древность, память Радбор сохранил крепкую. Он живо помнил старину и любил рассказывать про неё. Как только выдавался тёплый денёк, выползал Радбор на солнышко подставлять своё высохшее тело под ласковые его лучи, грелся и нежился, а вокруг него в это время собирались родичи, знавшие, что у Радбора всегда есть в запасе интересные рассказы про седую старину.

Так и теперь, когда повелась общая беседа, взоры всех обратились к Радбору. Все ждали, что он скажет, и всем интересно было знать, каково будет его мнение об ожидающихся событиях.

Когда в беседу вмешался Радбор, спор шёл о могуществе славян.

— Сколько нас по лицу земли рассеялось! — горячился высокий старик, подстарейшина в роде Володислава. — Разве по одному только Ильменю сидят роды наши? Куда ни пойди, от моря Варяжского и до Сурожского, и до Хвалынского морей, везде однородцы наши есть, всюду речь славянскую услышишь, везде одним богам кланяются.

— Так, так!

— Верно говорит! Много нас, сильны мы, — послышались одобрительные восклицания.

— Что и говорить! Вот хотя бы наши города взять! Чем не велик наш Новгород? Во всех странах, за всеми морями известен.

— Точно, везде известен! Мало, что ли, гостей[4] с разных стран сюда собирается торговать!

— А Киев-то!

— И Киев тоже! Родной он Новгороду.

— Да один ли Киев да Новгород в славянщине?

А Изборск у кривичей, а Смоленск. Сильнее-то народа славянского и нет нигде!

— Сильны мы, очень сильны! Что и говорить! — раздался слабый, дрожащий голос. — А всякий нас и обидит, и под пяту, коли захочет, положить может.

Это говорил Радбор.

Все в кругу с любопытством обратились в его сторону.

— Что же, отец? — послышались вопросы. — Скажи нам, почему это так?

— Да, отец, объясни нам, научи нас! Многое ты на своём веку повидал, мудрость твоя известна всему Ильменю, так поведай нам, почему ты говоришь, что при всей силе нашей слабы мы, однако, и всякий, кто ни захочет, может нас покорить.

— Нас вот на Ильмени никто не покорял.

— Так на то вы и ильменские! Сюда и птица не всякая залетает, и зверь не всякий заходит, кто же вас сюда в полон брать придёт? Разбежитесь по дубравам — и нет вас. А вот кто посильнее, придут и заберут всех, и данью обложат всех вас — все роды.

— Так мы прогоним их!

— Что ж, что прогоните! Сегодня прогнали, а завтра они опять придут и опять завладеют вами. А потому, что слабы вы, даже и на Ильмени, как все остальные.

Радбор, видимо, устал и замолчал, чтобы перевести дыхание.

— Вот живём мы, а как в самом деле живём-то? — снова заговорил он. — Правда, много нас на земле живёт, и все мы по одному говорим и одним богам кланяемся, а только беда наша в том, что нет между нами никакого согласия... Не живут в мире постоянном не только племена, но и роды даже. Всегда между нами бой смертельный идёт. Древляне с окольными полян, что по Днепру живут, обижают, вятичи до радимичей идут, дреговичи кривичей воюют, и всегда где-нибудь бой идёт, кровь льётся. И какая кровь-то? Братская! Ведь и древляне, и бужане, и полочане, и дреговичи, и лутичи, и мы, ильменские, — все родные братья, все от одного корня происходим, а вот от раздоров этих и беды на нас разные идут.

Старик снова замолчал.

Его слушали с затаённым дыханием, так как правдивость его слов была очевидна.

— Какие же беды, отец? — послышался робкий вопрос.

— Вот хотя бы с дулебами.

— Что такое с дулебами? Расскажи!

— Давно уже это было, так давно, что много поколений сменилось, а память, между тем, всё ещё свежа.

— Расскажи, расскажи, отец, что случилось в старинные времена с дулебами, мы же послушаем да поучимся. Опыт разуму учит!

— Слушайте же, если знать хотите... Пусть рассказ мой в прок идёт. Жили дулебы на своём Буге-реке, жили тихо, смирно, по зверя в леса ходили, рыбу ловили, никого они не трогали, только их самих иногда древляне дикие обижали. Братья-то Кий, Щёк и Хорив только что с Дуная пришли и на Днепровских горах у полян сели. Никто и подумать не мог тогда, что будет здесь город великий и нашему Новгороду равный... Это он уже потом, спустя много-много времени так вырос!