Если бы мы были злодеями - М. Л. Рио

– Убейте меня, – сказала Филиппа с лицом настолько бесстрастным, что невозможно было понять, шутит она или нет.

– Погодите, – начал я, не желая подтверждать гипотезу Ричарда о том, что в процессе распределения ролей мне всегда перепадали остатки, однако мучаясь от любопытства. – А как же я?

Александр прищурился, прикусив кончик языка, и принялся внимательно меня разглядывать.

– Возможно, Октавий. Тебе не дадут роль Антония… не обижайся, но ты не слишком видный. Антонием будет тот невыносимый третьекурсник. Как там бишь его?

– Ричард Второй? – предположила Филиппа.

– Très amusant[7], – фыркнул Ричард. – Нет, Колин Хиланд.

– Потрясающе! – Я безнадежно уткнулся носом в листы бумаги с репликами Перикла, которые просматривал, кажется, уже в сотый раз.

Я лишь вполовину талантлив по сравнению с ними и потому обречен играть второстепенные роли в чужих историях. Часто я задавался вопросом, имитирует ли искусство жизнь или дело обстоит с точностью до наоборот.

Александр кинул деньги на стол.

– Пятьдесят баксов! – провозгласил он. – На только что озвученный список.

– Включая Колина в роли Антония? – Мередит.

– Да, включая Колина в роли Антония. Принимаешь? – Александр.

– Нет. – Мередит.

– Почему – нет? – Я.

– Потому что именно так все и будет. – Мередит.

Ричард издал горловой смешок.

– Остается только надеяться. – Он направился к двери и по пути наклонился, чтобы ущипнуть Джеймса за щеку.

«…Почий

Сном вечным, милый принц!»[8]

Джеймс отбросил его руку, шлепнув по ней блокнотом, а после этой импровизации вновь спрятался за своим бумажным укрытием. Мередит эхом повторила смех Ричарда и добавила:

– «Ведь ты самый горячий из глупцов, какие только сыщутся в Италии»[9].

– «Чума на оба ваших дома»[10], – пробормотал Джеймс.

Мередит вновь потянулась и, улыбнувшись, вскочила с дивана.

– Идешь спать? – спросил Ричард.

– Ну… после слов Александра все стало довольно бессмысленным.

Мередит не взяла ни свои книги, ни бумаги, которые были разбросаны на низком столике перед камином, оставив там же и пустой винный бокал с зацепившимся за край полумесяцем помады на ободке.

– Спокойной ночи, детишки! – произнесла она. – Счастливо! – Она нагнала Ричарда у арки, ведущей в коридор, и первой покинула библиотеку.

Ричард подмигнул мне и лениво последовал за ней, чтобы любоваться ее задом на некотором расстоянии.

Я вздохнул и потер глаза, начавшие слезиться и зудеть от попыток читать в течение нескольких часов. Рен отшвырнула книгу – та с глухим стуком приземлилась рядом со мной на диван.

– К черту! – Рен.

– Вот это да! – Александр.

– Я просто прочту что-нибудь из Изабеллы. – Рен.

– Просто иди спать. – Филиппа.

Рен встала и покачала головой.

– Вероятно, буду лежать без сна до рассвета, вспоминая реплики.

– Не хочешь покурить? – Александр допил виски и принялся катать косяк по столу. – Поможет расслабиться.

Она слабо улыбнулась.

– Нет, спасибо, – ответила она и направилась к выходу. – Спокойной ночи.

– Ладно. – Александр отодвинул стул и повернулся ко мне: косяк свисал из уголка его рта. – Оливер?

– Если я покурю с тобой, завтра точно лишусь голоса.

– Пиппа?

Она нацепила очки на макушку и прокашлялась, проверяя горло.

– Хорошо, – сказала она. – Только после тебя.

Александр кивнул уже на полпути из комнаты, спрятав руки глубоко в карманы. Она последовала за ним, и я с легкой завистью проводил ее взглядом. Затем я откинулся на подлокотник дивана и попытался сосредоточиться на тексте, в котором было столько скобок, выделений и подчеркиваний, что его уже практически нельзя было разобрать.

«ПЕРИКЛ:

– Прощай же, Антиох! – нам мудрость шепчет,

Что тот, кто не краснеет от греха,

Чернейшего, чем ночь, не затруднится

Ничем, чтобы не дать тому греху

Увидеть свет. Один проступок быстро

Родит другой; распутство и убийство

Согласнее живут, чем дым с огнем»[11].

Последние две строчки я пробормотал себе под нос. Я вызубрил их еще несколько месяцев назад, но меня все равно преследовал страх забыть слово или фразу в середине прослушивания. Бросив взгляд на Джеймса, который до сих пор сидел в углу комнаты, я спросил:

– Никогда не задавался вопросом, знал ли Шекспир все эти роли так же хорошо, как мы?

Джеймс медленно поднял голову, оторвавшись от чтения очередной строфы, взглянул на меня и ответил:

– Постоянно.

Я моргнул и улыбнулся.

– Сдаюсь. Вообще-то я сейчас ничего и не делаю.

Он покосился на часы.

– По-моему, я тоже.

С трудом поднявшись, я поплелся следом за Джеймсом по винтовой лестнице в общую спальню: она располагалась прямо над библиотекой, в самой верхней из трех комнат, в узкой каменной полой «колонне», которую попросту называли Башней. Раньше здесь был чердак, заваленный сломанной мебелью и прочим хламом, но в конце семидесятых пыль и паутину смели, чтобы освободить место для новых студентов. Двадцать лет спустя тут стояли две кровати с голубыми балдахинами с гербом Деллехера, пара старых монструозных шкафов и два разномастных книжных стеллажа, слишком неприглядных для библиотеки.

– Думаешь, все будет так, как говорит Александр? – спросил я, когда мы оба начали раздеваться.

Джеймс опустился на край постели и стянул рубашку.

– Не знаю. Если хочешь знать мое мнение, это слишком предсказуемо.

– Конечно. – Я запихнул грязную одежду на нижнюю полку шкафа. – Но когда они нас удивляли?

– Фредерик всегда меня удивляет, – сказал он. – Но последнее слово будет за Гвендолин… обычное дело.