Найди меня Шерхан - Тала Тоцка

* Мon cher — мой дорогой (фр.)

Меня привозят в дом мужа. Тагир ведет себя непривычно заботливо, он рад, что я беременная, наверное, не думал, что у меня это получится сразу. Если честно, я тоже надеялась, что ничего не выйдет, или что я вообще не смогу забеременеть. Но у Арсена все вышло с первой попытки.

Никого не хочу видеть, поднимаюсь к себе и ложусь на кровать лицом к стене. Мансуров допытывается, не голодна ли я, может, мне чего-то хочется. Если смотреть со стороны — настоящий любящий муж и отец. Прячу лицо в ладонях.

Когда я выходила замуж, думала так и будет. Что у меня теперь есть любящий муж, который когда-то станет любящим отцом моего ребенка. Тагир, наконец, убирается из комнаты, щелкает замок.

Я здесь пленница. А теперь и мой ребенок тоже. Беззвучно плачу, не хочу, чтобы Мансуров или охранник услышали, хоть очень хочется разреветься в голос.

Мансуров лжет, я не немая, врачи называют это мутизмом, а мутизм — всего лишь болезнь. Отец называл это безмолвием, и мне так больше нравится. Многие болезни можно вылечить, наверное, и мою тоже. Но мне она не мешает, ведь я говорю с камнями. Драгоценными камнями, не обычными. Не могу объяснить, так тоже бывает.

Я и с людьми говорю на самом деле, просто люди меня не слышат, а камни слышат. И если у них есть желание, то еще и отвечают. Но для Мансурова это тоже за гранью, у него моя немота вызывает только брезгливость. Впрочем, как у меня его болтливость, так что тут мы квиты.

В детстве я чуть не утонула в ледяной воде — спасала собаку, упавшую в прорубь. Собаку я спасла, но подо мной проломился лед. Собака громко лаяла, услышали прохожие, и меня вытащили. Но то ли я сильно испугалась, то ли долго пробыла в коме, с тех пор я не говорю.

Меня возили по врачам, знахаркам и травникам, даже пробовали гипноз, но я так и не заговорила. Папа не жалел никаких денег. Он был известным в городе ювелиром, изделия от Дворжецкого высоко ценились среди нашей элиты.

Еще когда я была маленькой, любила перебирать драгоценные камни и раскладывать по кучкам. А потом рассказывала отцу истории, которые придумывала для каждого камня. Тогда он и понял, что я что-то вижу, потому что я раскладывала их по чистоте.

Слезы не лучшее лекарство, но мне становится легче. Вспоминаю пятнышко на мониторе и веду рукой вниз, нерешительно кладу ее на живот. Ничего. А ведь казалось, сейчас мне в руку застучит сердечко сына. Его сына…

Арсена я впервые увидела, когда мне было шестнадцать. Он пришел к отцу по делу, и я до сих пор помню этот день посекундно.

Вот я стою у окна в гостиной и вдруг чувствую спиной — воздух становится вязким, тяжелым, легкие наполняются доверху чем-то густым и незнакомым. Волоски на всем теле встают дыбом, и я медленно поворачиваюсь.

В гостиную входит отец, следом идет мужчина. Меня вдавливает в стену как под действием центробежной силы. Разом покидают все чувства за исключением одного. Я глохну и слепну, не могу ни видеть, ни слышать. Не слышу запахов. Я могу только ощущать.

Кожей чувствую его взгляд, его голос. Его запах пробирается в самую глубь, и я боюсь выдохнуть. Я даже знаю, какая на вкус его кожа, потому что тоже этот вкус чувствую.

— Познакомься, Агата, это Ямпольский Арсен Павлович, мой друг, — говорит отец, я с трудом по губам разбираю, что именно он говорит. — Арсен, это моя дочь Агата.

Глаза цвета холодной стали будто ощупывают с ног до головы, а следом меня просто размазывает от низкого хрипловатого голоса. 

— Как ты мог назвать этот алмаз Агатой, Януш? Никому не показывай ее, держи под семью замками, это самая большая твоя драгоценность. Чище камня я не видел.

Отец что-то самодовольно отвечает, Ямпольский улыбается, а мне хочется сложиться пополам от водопада эмоций, захлестнувших от этих слов.

— Подойди к нам, Агата, — зовет Арсен, и, наверное, меня влечет к нему по воздуху, потому что ноги совсем не держат.

— Агата, доченька, Арсен Павлович хочет инкрустировать часы камнями. Ты подберешь те, которые ему подходят?

Ямпольский удивленно поднимает брови и смотрит сначала на отца, потом на меня. Киваю и вздыхаю немного свободней. Камни и их выбор — это привычная среда, отец возвращает меня в нее, как рыбку, которая долго билась в изнеможении на берегу, а потом добралась до воды.

Улыбаюсь Арсену и протягиваю руки в приглашающем жесте. Он снова вопросительно выгибает бровь, глядя на отца.

— Она просит тебя дать ей руку, Арсен. Смелее, — подбадривает его отец.

Арсен дает руку, и я обхватываю ее ладонями. Сухая, теплая, твердая. Чуть шершавая мужская ладонь. Хочется прижаться к ней щекой и замереть, но он и так смотрит настороженно. Закрываю глаза, прислушиваясь к своим ощущениям и стараясь сохранить в памяти. Потом, выбирая камни, буду их сравнивать, я уже знаю, что нужно искать.

Отпускаю руку и делаю шаг назад, кивая отцу.

— Прекрасно. Агата выберет камни, которые тебе подойдут, Арсен, даже не сомневайся. Пойдем в кабинет, я покажу тебе образцы.

Что отвечает Арсен, я уже не разбираю, они уходят. В изнеможении опускаюсь на диван и жду, когда ноги снова смогут мне послужить. По дороге в свою комнату вижу маму и ее подругу Натали. Мама мечтательно закатывает глаза.

— Какой мужчина!

— Да, красивый, гад! — соглашается с ней подруга.

А меня ведет от возмущения. Говорить на Арсена «красивый» кажется настоящим кощунством. Разве здесь важна красота? О таких как он надо говорить просто Мужчина, вот так, с большой буквы, и больше ничего не добавлять.

— Жаль, что женат, — продолжает Натали. — Лучше бы он на мне женился.

— Лучше бы он на всех нас женился, — вторит ей мама, они обе хохочут.

А у меня снова подламываются ноги. Я больше ничего не слышу кроме того, что Арсен женат, и в этот день я впервые узнаю, как может плакать сердце.

***

Арсен погладил пальцами камни, полукругом украшавшие ободок циферблата, а потом накрыл сверху ладонью. Каждый раз ему казалось, что от них идет тепло, вот и сейчас ладонь словно ласкало изнутри. Но он точно знал, что это психологический эффект, алмаз не греет.

Зато согревает тепло кожи, значит его тело помнит. Арсен положил часы обратно в сейф и захлопнул тяжелую дверцу. Он давно не носит эти часы, они у него как экспонат. Сколько лет назад Януш Дворжецкий сделал эту работу? Пятнадцать? Нет, тринадцать. Арсену тогда было тридцать три, он давно вышел из пубертатного возраста и был слишком счастлив в браке, чтобы захлебнуться слюной при виде дочери старого ювелира.

Но шестнадцатилетняя Агата впечатлила даже видавшего виды Шерхана. Наверное, потому что если бы Арсену вздумалось обратиться к Господу с просьбой изготовить женщину по его вкусу, то оказалось бы, что для него давно готов выставочный образец.