Человек, который улыбался - Хеннинг Манкелль

Женщина с собакой и человек в черном плаще встречались каждый день, не разговаривая, не здороваясь; они расходились, как два корабля. Так продолжалось еще неделю. Но как-то, а говоря точно, 24 октября 1993 года, случилось нечто, имевшее, по ее мнению, самую непосредственную связь с последующим исчезновением чужака.

Это был один из редких безветренных дней, когда туман неподвижно стоял над Скагеном и морем. Где-то вдали то и дело, словно заблудившиеся коровы, мычали ревуны. Природа словно затаила дыхание. Вдруг она увидела человека в черном плаще и остановилась как вкопанная.

Он был не один. Рядом с ним стоял небольшого роста мужчина в светлой непродуваемой куртке и кепке. Она присмотрелась – говорил только приезжий, он словно старался убедить в чем-то своего собеседника. То и дело он вынимал руки из карманов и начинал жестикулировать. Она, конечно, не слышала, о чем они говорят, но что-то в облике приезжего говорило ей, что он сильно взволнован. Через несколько минут они двинулись в путь, и вскоре их поглотил туман.

На следующий день человек в черном плаще снова был один. Но дней через пять он исчез. Почти весь ноябрь она ходила на берег гулять с собакой, ей было интересно, не появится ли вновь загадочный незнакомец. Но он исчез.

Вот уже больше года старший следователь истадской полиции Курт Валландер был на больничном. Работать он был не в состоянии. У него словно наступил паралич воли. Он не мог да и не хотел что-либо предпринять, чтобы вернуть свою жизнь в нормальную колею. Несколько раз, когда он чувствовал, что не может более оставаться в Истаде, и когда у него были деньги, он предпринимал импульсивные и совершенно бесплановые путешествия в тщетной надежде, что ему станет лучше, если он уедет из Сконе. Как-то он купил чартерную путевку на Карибские острова. Уже в самолете он довольно прилично выпил и все две недели, проведенные на Барбадосе, ни разу не был трезвым. Его все более и более охватывало чувство безнадежности, даже паники – в этом мире для него не было места. Он часами искал уголок, где не было людей, и валялся в тени пальм; а иногда просто не покидал гостиничного номера – не хотел никого видеть. Искупался он всего один раз, и то не по своей воле – поскользнувшись, упал с мостков. Как-то поздно вечером, когда он нехотя вышел из дома, чтобы пополнить запасы спиртного, к нему пристала проститутка. Он попытался отмахнуться от нее, но как-то вяло. В конце концов отчаяние и презрение к самому себе взяли верх, и он провел с ней трое суток в пахнущей купоросом лачуге, в грязной постели, где тараканы ощупывали своими усами его потное лицо. У него почти ничего не осталось в памяти об этих днях – он не помнил даже имени девушки и не был уверен, что когда-то его знал. Когда она вытянула из него последние деньги, явились два ее здоровенных братца и вышвырнули его на улицу. Он вернулся в гостиницу, несколько дней питался тем, что удавалось вынести с входящего в стоимость путевки завтрака, и вернулся в Стуруп, чувствуя себя еще хуже, чем до поездки. Врач, наблюдавший его, рассердился и категорически запретил подобные развлечения, иначе существует серьезный риск, что он окончательно попадет в зависимость от алкоголя. Но через два месяца он снова пустился во все тяжкие. На этот раз он занял деньги у отца под предлогом того, что собирается купить новую мебель – может быть, это улучшит его настроение. Просить деньги у отца было унизительно, тем более что в последнее время Курт избегал заезжать к нему – отец недавно женился на женщине на тридцать лет моложе его, помогавшей ему по хозяйству. На этот раз вместо мебельного магазина он прямиком направился в истадское бюро путешествий и купил трехнедельный тур в Таиланд. И опять все повторилось, разве что на этот раз, на его счастье, в самолете он познакомился с купившим такой же тур пожилым аптекарем. Тот почему-то проникся к нему симпатией. Они жили в одном и том же отеле, и благоразумному фармацевту кое-как удавалось удерживать Валландера, когда тот начинал неумеренно пить уже за завтраком, а в конце концов, благодаря его вмешательству, Валландера отправили домой за неделю до истечения срока путевки. И в этот раз он, изнемогая от презрения к самому себе, проводил время в обществе проституток, одной моложе другой, а за этим последовала кошмарная зима, когда он был почти уверен, что заразился какой-нибудь смертельной венерической болезнью. Лишь в конце апреля, почти через год, он понял, что на этот раз вышел сухим из воды. Но, как ни странно, ни радости, ни облегчения он не почувствовал – ему было все равно. Именно в это время его врач начал всерьез задумываться, сможет ли Валландер когда-либо вернуться к работе в полиции. И не только в полиции – вообще к какой-нибудь работе. По его мнению, Курту следовало уйти на пенсию по болезни.

Тогда Валландер в первый раз уехал, а вернее сказать, сбежал в Скаген. Он прекратил пить, что ему вряд ли удалось бы, если бы не его дочь Линда, вернувшаяся из Италии. Увидев грязную и запущенную квартиру, она быстро сообразила, в каком состоянии Валландер, и среагировала именно так, как и должна была среагировать: вылила в унитаз все содержимое найденных ею бутылок и наорала на отца. Две недели она прожила у него на Мариагатан. Наконец-то ему было с кем поговорить. Долгими вечерами они говорили о том, что его мучает, вместе им кое-как удалось вскрыть наиболее мучительные душевные нарывы, и, уезжая, она поверила, что он отныне постарается не пить. Он опять остался один, и тут ему на глаза попалось газетное объявление – предлагали отдых в одном из недорогих пансионатов в Скагене.

Много лет назад, когда Линде было всего несколько месяцев, они с женой Моной ездили в Скаген. Эти недели запомнились ему как самые счастливые в его жизни. У них почти не было денег, они жили в драной палатке, но их переполняло чувство, что они находятся в самом центре мироздания… Он позвонил и заказал комнату. В начале мая он приехал в Скаген. Владелица, пожилая вдова-полька, не приставала к нему с вопросами. Он взял напрокат велосипед и каждое утро, положив на багажник пакет с бутербродами, уезжал на бесконечный пляж в Гренене и возвращался лишь поздно вечером. В пансионате жили в основном пожилые люди, одинокие и пары, так что тишина была как в читальном зале. К нему вернулся сон, и он с облегчением чувствовал, как его полуспаленные алкоголем внутренние органы начинают понемногу приходить в норму.

Из пансионата в Скагене он написал три письма. Первое – сестре Кристине. Она за последний год часто звонила ему – беспокоилась, как он себя чувствует. И, хотя его трогала ее забота, он не мог найти в себе силы ответить ей или хотя бы позвонить. К тому же Валландера смущало, что он, – это-то он помнил точно, – послал ей с Карибских островов, будучи в состоянии сильного подпития, какую-то открытку – то, что написал, было несомненно, а вот что именно написал, вспомнить он не мог. Она ни одним словом не обмолвилась об этой открытке, а он не спрашивал, надеясь, что был настолько пьян, что, может быть, написал неверный адрес или просто-напросто забыл наклеить марку. Но в эти дни в Скагене он решил написать ей обо всем подробно. Несколько вечеров подряд он сочинял ей письмо, лежа в постели и используя в качестве пюпитра свой портфель. Он попытался описать то состояние пустоты, стыда и вины, которое он испытал после того, как год назад убил человека. И хотя это была очевидная самооборона, хотя ни один человек, даже ни один из журналистов, известных своей ненавистью к полиции, ни словом его не упрекнул, он сознавал, что этот комплекс вины ему не удастся преодолеть никогда. Оставалась только слабая надежда, что удастся как-то заглушить его, научиться с ним жить.