Работа над ошибками - Вера Колочкова

Вдруг странно и глухо заколотилось внутри сердце, и отчего-то захотелось резко вильнуть в сторону, оградить себя от ответа на этот простой бабушкин вопрос. Будто само по себе признание факта мужниного в доме отсутствия предвещало некую угрозу семейному благополучию, если не сказать больше.

– Ба, а мама из Кисловодска не звонила? – вильнула-таки Наташа от этого вопроса в сторону.

– Да звонила, звонила, конечно! Она меня с толку и сбила! Целый день тебя по мобильному набирает, а ты не отвечаешь.

– Ну да. Я проспала почти целый день.

– Вот и я ей говорю: чего ты зря панику поднимаешь? А она одно твердит, будто ее материнское сердце что-то там почуяло… Ну, я ее отчитала хорошенько – не каркай, говорю, под руку, а то и впрямь чего накличешь! Она еще та паникерша, как вобьет себе чего в голову…

– Как у нее дела, ба?

– Да все в порядке. Завтра в Домбай на экскурсию поедет. Я говорю – не особо там разъезжай, времена для экскурсий сейчас опасные, а она смеется, знаешь, так загадочно… Нет, ты можешь такое себе представить, чтобы твоя мать – и загадочно смеялась, а? В общем, я поняла, что у нее там хахаль завелся. Наверное, в этот момент рядом был. И слава богу, лишь бы на пользу пошло.

– Ну да.

Видимо, слишком уж равнодушно по отношению к материнскому «хахалю» прозвучал Наташин голос, и чувствовалось, как обиженно замолчала на том конце провода бабушка. Причем совершенно справедливо замолчала. Потому что на самом деле информация про вдруг появившегося где-то там курортного маминого «хахаля» – она вообще из ряда вон. Потому что с годами неподъемная ответственность «главного бухгалтерства» трансформировала мягкую и, в общем, достаточно симпатичную женщину в довольно сухой и практически идеальный образчик «синего чулка», в подозрительного администратора, даже и без намека на какое бы то ни было кокетство.

Так что вполне справедливо бабушка на нее обижается. Могла бы и поддержать тему. Слава богу, бабушка долго сердиться не умеет…

– Ладно, Натка, чую, не до наших новостей тебе. И не до разговоров. Ты с Сашей, что ли, поссорилась?

– Нет… Нет, ба. Все в порядке, не волнуйся.

– Не хочешь говорить?

– Да нечего мне тебе говорить… Сказала же – все в порядке.

– Ну ладно. И хорошо, что в порядке. Тогда пока…

– Пока, ба. Целую. И Тонечку поцелуй. Созвонимся…

Нажав на кнопку отбоя, она зачем-то положила трубку на прежнее место, рядом с Сашиной подушкой. Сцепив пальцы в замок, долго смотрела на нее, словно умоляла разразиться еще одним звонком. Зачем, от кого? Она и сама не знала. Просто очень хотелось, чтобы хоть что-нибудь происходило, чтобы пустое пространство квартиры треснуло, не давило тягучим ожиданием. Осторожно подняв глаза к настенным часам, отметила про себя, что уже час прошел…

Подскочив с кровати, она почти бегом бросилась в прихожую, дернула «молнию» на сумке, выудила дрожащими пальцами мобильник и, с трудом попадая в нужные кнопки, кликнула Сашин номер. Конечно же. Конечно же этого и следовало ожидать: «Абонент отключил телефон или находится вне зоны обслуживания». Вне зоны. Вне ее зоны абонент находится. Уже. Этого следовало ожидать, но вся ее суть протестовала этому следованию вместе с ожиданием, черт бы его побрал! Нет, что такое происходит, в конце концов?!

Следующие два часа растянулись для нее медлительной вечностью. Тихо вплыли в дом, будто предлагая себя, нежные июньские сумерки и долго тужились угасанием, растворяя в теплом тумане привычные глазу предметы. Поджав под себя ноги, Наташа сидела в кресле, сжимала в холодной ладони мобильник и через каждые пять минут кликала заветный номер. В голове, кроме фразы про абонента, который отключил телефон, уже ничего не оставалось. В какой-то момент ей подумалось отстраненно: между прочим, хорошее начало для стихотворения – «абонент отключил телефон…».

Нет, в самом деле, объяснит ей кто-нибудь, что в этой проклятой псевдореальности происходит?!

Когда в темной и до предела напряженной тишине раздалось осторожное шоркание ключа в замочной скважине, сердце ее вздрогнуло, сделало быстрый кульбит и заколотилось осторожной радостью – уф-ф-ф… Быстро потерев лицо руками, она согнала с него страх и недоумение, расправила плечи, гордо вскинула подбородок. И тут же зажмурилась от яркого света.

– Ты почему не спишь?

Саша стоял в дверях, смотрел на нее исподлобья. Видно было, что он очень старался сделать свой взгляд сильно мужицким, то есть изо всех сил тужился придать ему нужную искорку – веселую и нагло-уверенную, – ту самую, об которую разобьются вдребезги все законные женины вопросы. Только плохо он старался – характер был не тот. Порядочный у ее мужа был характер, потому как мама с папой, судя по его рассказам, те еще были макаренки-воспитатели, с пеленок правде-матке учили, какой бы она ни была. Между прочим, уверенной лживой непробиваемости тоже надо с малолетства учиться, так просто, в одночасье, врать себя не заставишь и досадливое, но честное чувство вины на помойку не выкинешь. Так что придется-таки отвечать на ее вопросы, никуда не денешься.

– Саш… Объясни мне, пожалуйста, что происходит?

Вопрос, взлелеянный долгим томительным ожиданием, вылетел наружу сам по себе, как говорят, от зубов отскочил. Совершенно дурацкий вопрос, не конкретный какой-то. Между прочим, очень для «обвиняемого» удобный. Если только «обвиняемый» не наберется наглой смелости и не ответит в лоб, что на самом деле все-таки происходит…

– А что такое, Наташа? Что ты имеешь в виду?

Нет, не набрался «обвиняемый» наглой смелости. Уже хорошо. Потому что присутствия в данный момент наглой смелости она бы точно не пережила. И наверняка нет такой женщины, которая в подобный момент предпочтет эту наглую смелость любому вранью, даже самому захудалому. Может, в книжных героинях и можно такую женщину сыскать, а в реальности – нет. Вернее, в псевдореальности…

– Я имею в виду, где ты был так долго. И почему телефон отключил.

– Ты же знаешь, где я был. Твою подругу провожал. А у телефона батарея села.

– Да никакая она мне не подруга! Она… Она, между прочим, вообще никто! И звать ее никак!

Ее вообще нет, понимаешь? Ее в человеческой природе как индивида не существует!

Сама испугавшись произнесенного, она замолчала, будто захлебнулась на полуслове. Саша и впрямь посмотрел на нее несколько озадаченно, подошел, сел перед ней на корточки.

– Натусь… Ты успокойся, пожалуйста. У тебя опять голова болит, наверное? Давай вообще прекратим этот дурацкий разговор, он мне не нравится.

– Хорошо. Только скажи мне, почему ты ее так долго, так бесконечно провожал…

– Не знаю. Так получилось. Это все, что я могу тебе сказать.

– Тогда… Тогда ответь мне еще на один вопрос. Последний на сегодня. Ты меня любишь, Саш?

Вздохнув и коротко возведя глаза к потолку, он распрямился, покрутил головой, приложил к темени ладонь и, сделав озабоченное лицо, проговорил жалобно: