Юго-западный ветер - Луис Альфредо Гарсиа-Роза

— Я предполагаю, Идальго — это ваш сценический псевдоним?

— Вы ошибаетесь, комиссар, это мое настоящее имя. Прощайте.

Пара удалилась. За все время встречи Стелла не произнесла ни слова, хотя не упустила ничего из их разговора. С неба продолжал лить чудесный зимний дождик. Прогулка обратно до Пейшото, до которого было три квартала, да еще под дождем, — что может быть лучше для приятных воскресных размышлений?

На улицах было мало машин и пешеходов, что позволяло идти спокойно и не торопясь, несмотря на ручьи и лужи на тротуарах.

Несколько вещей показались Эспинозе непонятными. Во-первых, чета Идальго вовсе не походила на людей, что дают детские представления. Взять самого Идальго — с его вежливостью, прекрасно поставленным голосом и изысканным языком, дорогой одеждой и элегантностью — казалось, он был предназначен для совсем другой жизни, чем выступления с куклами в дешевых закусочных. Стелла тоже та еще штучка. История, рассказанная Идальго, слишком уж проста, чтобы быть правдой, или, по крайней мере, полностью правдой.

Сняв в прихожей плащ, Эспиноза обнаружил, что его ожидают два сообщения. Одно — записка от Алисы, где она сообщала, что Сосед был бы очень рад, если они придут, и что она встретится с Эспинозой завтра в обычное время. Второе — сообщение на автоответчике от Ирэн, которая просила его позвонить.

Прежде чем звонить Ирэн, Эспиноза выждал некоторое время, пока в голове не улеглись отголоски разговора с Идальго. Наконец образ девушки потеснил впечатления, оставшиеся от встречи с этой парочкой.

— Эспиноза, спасибо огромное, что позвонили!

— Что-то произошло?

— Нет, ничего такого, что происходило бы в действительности. Я просто чувствую… это, наверное, просто расстроенные нервы.

— А что вы чувствуете?

— Ничего такого, обычные дамские штучки. Мне не следовало бы вас беспокоить, и это, наверное, прозвучит безумно смешно, но мне показалось, что за мной следят. При этом я никого не заметила, это скорее всего просто нервы, после того, что случилось с Ольгой, я вся какая-то дерганая.

— Это вполне понятно. Вы все еще не оправились от шока. Так бывает, всплывают забытые страхи. Вы не бойтесь, через несколько дней все должно прийти в норму. Но в любом случае лучше некоторое время не ходить по улицам одной. Не потому, что за этим стоит что-то реальное, а просто чтобы прийти в себя, раз у вас такое ощущение.

— Я уверена, что за этим ничего не стоит, но решила вам сообщить на всякий случай.

— Совершенно правильно. А вам не станет лучше, если мы встретимся и посидим где-нибудь, выпьем пивка?

— Вы всегда приглашаете расстроенных граждан попить пивка?

— Нет, только вас.

— Прекрасно. Тогда давайте встретимся там же.

— Замечательно. Я буду там через полчаса.

Потом оба на мгновение замялись, не решаясь повесить трубку, и в итоге повесили трубки одновременно.

Эспиноза предполагал, что сорок лет — самый опасный возраст, если говорить о романах. Сорок — это еще недалеко от тридцати (которые проходят под знаком романтических увлечений), но, с другой стороны, они приближаются и к пятидесяти — то есть к возрасту, когда человек становится циником, способным лишь вспоминать о прошлых неудачах. Эспиноза еще не поставил крест на романтике, однако давно избавился от многих иллюзий. Его отношение к жизни стало более критичным, он понимал, что, если он собирается сохранить хотя бы надежду на нечто, похожее на счастливый брак, то должен вести себя осторожней. Он не сомневался в достоинствах сексуальных удовольствий, но очень сомневался в том, что есть возможность совместить сексуальные удовольствия и брачные отношения. И все же при встрече с женщиной, подобной Ирэн, его вновь охватывали невероятные и несбыточные мечты. Когда он не видел ее, он мог сопротивляться этому и мог считать себя вполне разумным человеком. Нет, он никогда не был каким-нибудь Казановой, женщины всегда пугали его в той же степени, что и влекли. Эспиноза был уверен, что все мужчины теряют свое хладнокровие при романтических свиданиях. И он был намерен пустить в ход все свое остроумие, чтобы в конце концов соблазнить Ирэн.

Об этом он и размышлял по пути в бар «Лагоа». В их прошлую встречу стояла ясная погода, а сегодня шел дождь, и горы вокруг озера Родриго де Фрейтас накрыты облаками; ни луны, ни звезд не было видно. Когда он вошел в ресторан, Ирэн уже его ждала.

— Я ближе живу, — сказала она, чтобы оправдать свой ранний приход.

— Я был здесь мыслями с того момента, как положил трубку, но мое тело не поспевает за мной.

Все напоминало их первую встречу. Они сидели сегодня за другим столом, их обслуживал другой официант, вокруг них были другие люди (по воскресным вечерам ресторан заполняли семейства с детьми), но он ощущал то же самое чувство — он был очень близко к Ирэн и в то же время очень далеко от нее. Могло показаться, что она пришла сюда в том же платье, что носила дома, и Эспиноза гадал, является ли это ее обычным стилем одежды; по правде сказать, это был очень соблазнительный стиль.

Разговор вращался в основном вокруг Ольги. Не сам несчастный случай, а то, как она жила, как они дружили с Ирэн в колледже и потом остались друзьями.

— Это была дружба с первого взгляда, — сказала Ирэн, улыбаясь. — Каждый семестр мы выбирали те же предметы, всегда сидели вместе на занятиях, вместе бегали за пивом в перерывах, говорили обо всем на свете — о жизни, о мальчишках… Мы даже некоторое время жили вместе, сразу после школы.

— Вам не приходилось сражаться за мужчин?

— Я даже не пыталась, они все были ее!

— Но вы же намного красивей?

— Я тоже так считаю, но мужчины обычно интересовались ею, и она намного более покладистая. Обычно получалось так, что они начинали интересоваться мной, а заканчивали тем, что спали с ней.

— А почему так происходило?

— Кто его знает. Ну, ладно, не берусь сказать, что было причиной, а что результатом, но в то время я сильно смущалась и пугалась мужчин и чувствовала себя нормально только в женском обществе. Большая часть мужчин, которые мне нравились, потом оказывались геями. А настоящие мужчины меня пугали.

— А Ольга вас интересовала?

— Да, в широком смысле слова.

— Что вы имеете в виду?

— Мы с ней были парой, мы жили вместе как сестры, хотя на самом деле ими не были.

— А как вы сами оцениваете ваши отношения?

— Думаю, она стала удаляться от меня, когда поняла, что я веду открыто беспутный образ жизни.

— И вы такая и есть?

— Совершенно верно.

— И как вы себя чувствуете?

— Очень одиноко. В некотором смысле нам вполне хватало друг друга. Когда Ольга решила вернуться к родителям, я почувствовала себя совсем одинокой. Мне не хватало наших разговоров, совместной стряпни, вечного обмена шмотками… Я действительно чувствовала себя покинутой.