Черно-белый оттенок нежности - Юлиана Мисикова

из железной хватки ремней, приковывающих ее к кровати. От ее усилий, иголка, вставленная в тонкую неестественно синюю вену на ее руке слегка сместилась, протыкая токную кожу и пропитывая белоснежную марлевую повязку свежей алой кровью, а штатив с капельницей, откатился назад, с глухим стуком ударившись о стену. Этот звук не остался незамеченным и в следующую минуту дверь приоткрылась и в палату вошла женщина средних лет в белом халате, и белой шапочке, под которой были спрятаны длинные темные волосы. Ее взгдяд тревожно скользнул по девушке, лежащей на кровати, потом переместился на штатив с пакетиком прозрачной жидкости, закрепленом навернху и снова опустился к иголке, торчащей из бледной безвольной руки. Увидев кровь, проступившую на повязке, она слегка нахмурилась, сведя у переносицы аккуратно подведенные брови и подошла к каталке с медицинскими инструментами. Захватив с собой все необходимое, она подошла к кровати и молча переставила катетер на другую руку, наложив на поврежденную вену новую повязку. Во время своих манипуляций, она не произнесла ни слова, стараясь избегать пронзительного взгляда прикованной к кровати девушки. Девушка тоже молчала, продолжая извиваться всем телом, пытаясь освободиться.

Медсестра нахмурилась чуть сильнее, на минуту замерев, словно решая, как поступить, потом снова подошла к каталке с инструментами и быстро наполнив шприц бесцветной жидкостью, приблизилась к девушке, бесстрастно наблюдая за ее расширившимися от ужаса зрачками. Не произнося ни слова, она медленно открыла клапан на кататере и впрыснула туда содержимое шприца, удовлетворенно наблюдая за тем, как взгляд девушки затуманивается, тело безвольно опускается на подушки а мысли уносятся в долгожданную невесомость, уступая место сну.

Медленно погружающимся в сон сознанием она видела, как медсестра пощупав ей пульс и удовлетворительно кивнув, вышла из палаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Она снова осталась одна, наедене со своими мыслями, страхами и воспоминаниями, как и всегда. Как ни старалась, она не могла отключить голос своей совести, который кричал в самой глубине ее сознания, выплевывая наружу болезненные воспоминания обо всех совершенных ею ошибках, словно подталкивая ее к осознанию их последствий. По мере того, как ее сознание медленно заволакивала плотная пелена сна, образы прошлого неумолимо проступали из темноты, принося с собой новые страдания. Сама того не желая, она снова перенеслась в прошлое, в горы, такие несокрушимые и прекрасные в своем немом величие, но таящие невидимую угрозу, смертельно опасные и враждебные. Так явственно, как будто вновь оказалась там, она ощущала цвета, форму и запахи окружающие ее в горах. Тонкий легкий аромат древесины и хвои, горных трав с нотками мяты и шалфея, терпкий запах сырой земли и озона, пыли и солнца. Она видела небо, отраженное от зеркальной поверхности нетающих ледников, ослепительный блеск солнца на льду, который казался таким чистым и прозначным, словно слеза младенца. Снежинки, искрящиемя под обгижающими лучами, словно миллиарды бриллиатнов, рассыпанных по ущельям. Непередаваемая картина первознанного рая, который впервые показал ей Мир, приведя ее однажды в свою персональную сказку. В его бездонных, темных как ночь глазах с оттенком штормового океана отражалось солнце. В глубине зрачков плескалось расправленное золото, окрашивая все вокруг в теплые золотистые тона. В его глахах она видела себя, упиваясь ощущением своей уникальности и полностью находясь в его власти. Это было ни с чем не сравнимое ощущение восторга, как у ребенка, наконец получившего долгожданную игрушку. Но не было ли это все красивой, но не имеющей ничего общего с реальностью иллюзией, которую подкинуло ее влюбленное девичье сердце? И не был ли Мир тем, кто умело воспользовался этой иллюзией, чтобы сделать ее послушным орудием в своих руках? Возможно ли, что все это было искусной игрой, единственной целью которой было – причинить кому то зло. С ее помощь или ее руками. Мог ли он зайти так далеко в своем желании разрушать и уничтожать? Эти вопросы настойчиво пульсировали в ее затуманенном лекарствами мозгу, балансирующем на тонкой грани между сном и явью. Воспоминания отравленным ядом прокрались под кожу, принося новую боль и заставляя слезы сочиться из под плотно сомкнутых век.

Она никак не могла уснуть, ворочаясь с боку на бок в жесткой сырой постели, пропитанной запахом плесени. Мрачные тени покачивались на стенах, словно невидемые враги, обступавшиее ее со всех сторон. Полная луна равнодушно заглядывало в забранное тюлью окно, искожающее ее серебристый свет. Она пошарила рукой по кровати в поисках Мира, но его не было. Куда он мой пойти в такой час? Этот вопрос лишь промелькнул в ее голове, уступая место непрошенным мыслям о пленниках. Встав с кровати и нащупав в темноте платье, она быстро оделась и покрыв волосы шелковым платком, вместо хиджаба, выскользнула в приоткрытую дверь. Путь ее лежал ни в гостинную, из которой она могла попасть только в полисадник перед домом, а к черному ходу, из которого вела дверь на задний двор. Ей вдруг мучительно захотелось глотнуть свежего ночного воздуха, пронизанного ароматом трав с едва уловимым оттенком далекого костра, почувствовать дуновение прохладного вертра на своем лице.

Пройдя через ванную и оказавшись в крошечном предбаннике, она нащупала ключ в выемке над дверью и с легкостью открыла дверь, ведущую на улицу. Отчаянно нырнув в темноту, она оказалась на скотном дворе, утопающем в чернильных красках ночи. Вскинув голову, она нашла взглядом идеально круглый, мерцающий матовым светом диск луны, зависший у нее над головой и долго смотрела на него немигающим взглядом, словно пытаясь рассмотреть что-то невидимое на поверхности земного спутника. Полная луна всегда напоминала ей человеческое лицо, глядящее на на нее с легкой укоризной или невысказанной печалью. Невооруженым глазом ей были видны темные впадины лунных кратеров, казавшиеся ей пустыми глазницами печально взирающего на нее существа. Луна безмолвно говорила с ней на языке печали, посылая молчаливые импульсы на землю и заставляя людей подчиняться ее незримой воле. Но сейчас она была холодная и чужая, словно ее только что нарисовал на ночном небе неведомые художник, сделав неестественно яркой, но забыв вдохнуть в нее жизнь. Эта луна, казалось ей не той, которую она видела раньше, которой могла часами любоваться в детстве, представляя себе ее вымышленных обитателей. Она потеряла счет времени, стоя с запрокинутой головой и зачарованно глядя на ночное светило, полностью погруженная в свои невеселые мысли. Из задумчивости ее вывел душеразжирающий крик, внезапно разрезавший темноту ночи и показавшийся ей оглушительным в окружающей тишине. Она вздрогнула и перевела взгляд вперед, до боли в глазах вглядываясь в темноту перед собой. Через несколько минут крик повторился