Союз освобождения. Либеральная оппозиция в России начала ХХ века - Кирилл Соловьев

Фактически тогда, 20–22 июля 1903 года, состоялся первый съезд Союза освобождения. Его участники знали, что за ними наблюдают. За П. Б. Струве следили внимательно. Приходилось следовать правилам конспирации. Собравшиеся изображали туристов, сходившихся за обеденным столом в одном из ресторанов у Констанцкого озера. В первый день на уединенном холме в Гогентвилле, во второй — в Радолфцелле, в третий — в Констанце.

На совещании были заслушаны доклады князя Петра Д. Долгорукова о положении «конституционной партии» и ее перспективах, а также о финляндском вопросе; С. Н. Булгакова — о возможной крестьянской реформе; В. В. Водовозова — о социальном положении рабочих.

П. Д. Долгоруков настаивал на необходимости диалога со всеми оппозиционными силами России: недовольными существующим положением вещей славянофилами, ущемленными в правах старообрядцами и сектантами, национальными меньшинствами, представителями оскудевавшего дворянства, студенческими организациями, земскими служащими и т. д. Он полагал, что им следовало воспользоваться аграрными беспорядками, рабочими выступлениями и даже террористическими актами, что необходимо тесно сотрудничать с прессой, искать контакты с представителями высшей бюрократии, договариваться с предпринимательским сообществом. Такая линия поведения подразумевала компромиссы с различными силами, в том числе консервативными, которых не следовало опасаться. Докладчик называл такую тактику «партизанской», основанной на признании собственной слабости. Но именно в этом может заключаться сила движения, ибо тактика должна быть соразмерна возможностям. Одновременные петиции общественных организаций, земских и дворянских собраний, присяжных поверенных, аристократических кружков и т. п. могли принести свои плоды. Долгоруков предлагал искать «уязвимые места» в политической системе Российской империи и целенаправленно воздействовать на них.

Особое внимание Долгоруков уделял национальному вопросу. Складывавшийся Союз освобождения искал точку опоры, что было непросто в «пористом» и малочисленном российском обществе. Естественным союзником ему представлялись национальные движения на окраинах страны, прежде всего в Великом княжестве Финляндском. Как раз в дни съезда князь Петр Долгоруков рассчитывал свести Струве с политическим деятелем Финляндии сенатором Л. Мехелином. По оценке Долгорукова, тот пользовался заметным влиянием на финляндские дела, а также на общественное мнение всей Европы.

Эти контакты были нелишними: как отмечалось выше, финны играли колоссальную роль в транспортировке журнала.

На съезде решались вопросы и стратегического порядка. С. Н. Булгаков считал, что конституционализм должен быть демократическим. Лишь в этом случае он мог обрести подлинную политическую силу.

По оценке Булгакова, действующая власть не могла провести необходимые реформы, а, следовательно, они становились возможными лишь после смены режима.

На совещании было приято решение о создании политического союза, готового отстаивать необходимость конституционного строя в России. Осенью 1903 года постепенно складывались группы Союза освобождения. Проходили местные съезды. Особое значение имел съезд в Харькове 15 сентября. В тот день все могло закончиться печально. Хозяина квартиры, на которой планировалось провести собрание, накануне арестовали. Пришлось в срочном порядке снять новую и предупредить делегатов. В итоге собрание прошло незамеченным для полиции. Среди его участников были князья Павел и Петр Долгоруковы, князь Д. И. Шаховской, И. П. Белоконский, В. Я. Богучарский, С. Н. Булгаков, Н. Н. Ковалевский, Е. Д. Кускова, В. М. Хижняков и другие. Всего собралось 15 человек. Было принято решение поднять на предстоявших земских собраниях вопрос о необходимости политической реформы, хотя и ожидалось, что поддержку большинства он не получит. Надо было готовить и новый земский съезд.

Такой съезд собрался 8 ноября 1903 года в Москве. Это произошло в известном Щербатовском доме, где проживал Ю. А. Новосильцев. То был первый «новосильцевский» съезд. Собрались около 30 земцев, а также адвокаты, профессора, литераторы. Большинство собравшихся высказались за то, чтобы выдвинуть на земских собраниях конституционные требования.

Тамбовский земец В. М. Петрово-Соловово предполагал, что подобные совещания имели место и в иных городах. «На них, нисколько не стесняясь, говорят прямо и откровенно о необходимости ограничения самодержавия и затем оно разносится по городу через иных участников съезда и через домашнюю прислугу, которая разносит чай и жадно слушает разговоры». Осенью 1903 года земские собрания приняли резолюции, которые давали основание считать, что конституционное движение постепенно оформлялось, упрочивало свои позиции. Так, Тамбовское земство ходатайствовало, «1) чтобы правительство в тех случаях, когда оно желает знать мнение местных людей по законодательным вопросам не вызывало их по своему усмотрению, но представляло земским собраниям выбирать их; 2) чтобы все законодательство, касающееся местного управления, предварительно рассылались на заключение земских собраний и с их мнением вносились в Государственный совет и 3) чтобы лица, так или иначе привлеченные правительством к обсуждению законодательных вопросов, были гарантированы от всяких административных взысканий». Тамбовцы утвердили эти резолюции единогласно. Подобная же ситуация сложилась в Туле.

В Москве в 1901 году на банкете в Татьянин день в Литературно-художественном кружке В. А. Маклаков произнес речь о расхождении «общества и правительства, мысли и власти». Он закончил свое выступление «пожеланием, что если у нас власть не умеет быть мыслью, то чтобы мысль стала властью». В том, чтобы разводить общество и правительство, есть своя правда. Об их конфликте много написано и сказано, зачастую самими современниками. Недоверие к бюрократии было тотальным. Его разделяли земцы, университетские профессора, гвардейские офицеры, аристократы, представители царствующего дома, да и сами чиновники. Бюрократию подозревали в совершенном незнании российских реалий и во всеобщей непорядочности. Считалось, что в столичных канцеляриях придумали свою, никогда не существовавшую Россию и установили в ней несправедливые правила. Это мало у кого вызывало сомнения. Был и другой стереотип, относившийся уже к общественности. Разделявшие его не сомневались в «неблагонадежности» большей части (если не всей) «публики», которую составляли оппозиционеры всех мастей, явные или скрытые. Однако правительство и общественность были слишком близки друг к другу. Они менялись местами, играли несвойственные им роли.