Хранительница небес - Марина Ноймайер

– Супруга! – не раздумывая выпаливаю я. – Я ищу своего супруга.

Джованни Беллини, по всей видимости, даже не замечает нашей заминки, потому что его лицо так и остается беспристрастным. Я только теперь начинаю осознавать, что стою лицом к лицу со знаменитым художником. Неужели это правда? Кто-то может ущипнуть меня?

– О, Мадонна! Я буду молиться, чтобы вы нашли своего супруга в добром здравии. – Беллини перекрестился. – У вас есть какие-то догадки о том, где он может быть?

Мы с Альбрехтом переглядываемся, и я киваю.

– Да, за этим мы и пришли к вам. Надеюсь, вы позволите вас немного отвлечь?

Беллини только отмахивается и дружески кладет руку на плечо юноши, который все это время молча слушал наш разговор.

– В любом случае мы с Тициано просто коротали время, не так ли? – Я с любопытством разглядываю мальчика, которому на вид не больше восемнадцати, а он, в свою очередь, внимательно наблюдает за мной. Разве знаменитый художник Тициан был учеником в мастерской Беллини? – Скажите, чем мы можем вам помочь?

Голос Беллини возвращает меня в реальность, напоминая, что я забиваю себе голову не теми вещами.

– Супруг Монны-Розали бесследно исчез, однако недавно мы наткнулись на набросок, где, бесспорно, изображен именно он. Датируется весной этого года в Венеции, поэтому она сразу же пустилась на его поиски сюда. К сожалению, у нас нет при себе этих набросков, но мы бы все равно хотели попытаться их найти.

– Его зовут Леопольдо, – добавляю я. – Леопольдо Орланди дель Мацца, но он представляется как Лео.

Я как можно точнее описываю его внешность, задержав дыхание, когда замолкаю. Джованни Беллини и его ученик, Тициано, переглядываются, и меня накрывает настоящей безнадежностью, когда они оба качают головами.

– Я поспрашиваю художников в мастерской, – решает Беллини. – А ты, Тициано, будь добр, сделай набросок мужа Монны-Розали. Если ты преуспеешь, возможно, это поможет ей в поисках.

После Дюрер и Беллини отправляются в мастерскую, а я остаюсь наедине с Тициано. Мальчишка тут же хватает свой этюдник, прислоняется к колодцу и переворачивает страницу. Следующие полчаса мы тратим на создание чего-то вроде фоторобота Лео, что оказывается чертовски сложной задачей. Мне бы хотелось достать телефон и показать Тициано фотографию Лео, чтобы он имел хоть какое-то представление о внешности. Но я не осмелюсь показать смартфон даже Дюреру, подвергнув его глубочайшему культурному шоку. Поэтому я приседаю рядом с Тициано на бортик фонтана и стараюсь как можно более понятно и подробно описать ему форму носа Лео, чтобы он смог ее зарисовать.

Угольный карандаш Тициано летает по бумаге, и пока я продолжаю говорить – уже не столько описывая внешние черты Лео, сколько просто повествуя о нем, – его лицо на бумаге начинает принимать очертания. С каждой линией, с каждым штрихом, которые Тициано меняет по моему указанию, я все отчетливее вижу сходство с Лео, и это похоже на магию.

– Пожалуйста, – прошу я Тициано сдавленным голосом, когда он откладывает в сторону карандаш. – Подпишите свое имя!

Он ошеломленно смотрит на меня.

– Мое имя?

– Да, вы на моих глазах создали несравненный портрет и обязаны указать свое авторство.

Тициано пожимает плечами, и, видимо, я смотрю на него слегка маниакально, потому что тут же подписывает свое имя в правом нижнем углу листа. Теперь там черным по белому значится: «Тициан Вичеллио из Кадоре». Это он. Знаменитый Тициан.

У меня во рту пересыхает, и приходится приложить все усилия, чтобы не выпалить о своем восхищении. Он еще так молод, но, хотя призрачный набросок Лео уже впечатляюще демонстрирует его талант, еще не стал тем Тицианом, которого знает мир. Тем не менее он – ученик Джованни Беллини и, вероятно, мечтает о славе, в которой будет купаться уже через несколько лет. Даже не подозревая о ходе моих мыслей, он с полуулыбкой вручает мне рисунок.

– Удачи в поисках вашего супруга! И… – Он замолкает, скользя взглядом по моему лицу, а в его глазах загорается непонятный блеск. – И если потерпите неудачу, пожалуйста, возвращайтесь в любое время.

Он что… флиртует со мной?

Тициано отворачивается от меня, смывая уголь с пальцев в колодезной воде. Темные волосы спадают ему на лицо, но я все равно улавливаю его улыбку. Покачав головой, я поднимаюсь с бортика, оправляя юбку.

– Кто знает… – загадочно произношу я, чтобы немного его ободрить. – Учитывая ваши умелые пальцы, я именно так и сделаю.

Не дожидаясь его реакции, я возвращаюсь в мастерскую, куда из соседней комнаты возвращаются Беллини и Дюрер.

– Ну-ка, давайте посмотрим! – с любопытством произносит Беллини, разглядывая набросок в моих руках. На его морщинистом лице расплывается довольная улыбка.

– Этот мальчик когда-нибудь непременно превзойдет меня, – выдыхает он с гордостью умудренного опытом учителя.

– Да, возможно, вы правы, – не могу не отметить я. Дюрер тем временем сует мне под нос еще один лист бумаги.

– Маэстро Беллини был так добр и записал для нас имена всех художников Венеции, которых он знает. Мы можем разыскать их и расспросить о Лео. Один из них, скорее всего, и является автором тех набросков.

Я смотрю на Беллини с благодарностью, пусть и разочарована немного тем, что мы не смогли найти этого художника в самой большой мастерской города. С другой стороны, портрет Лео и список художников Венеции – это уже недурное подспорье для продолжения поисков.

– Огромное, огромное спасибо! Как я могу отблагодарить вас за помощь? – Я уже тянусь к мешочку с монетами, но Беллини энергично отмахивается.

– Вы подруга моего уважаемого коллеги, и помочь вам мне только в радость! Пожалуйста, не позорьте меня, предлагая деньги.

Я немного опечалена тем, что не могу заплатить ему за помощь, но подумаю об этом попозже. Возможно, Альбрехт подскажет мне, как отблагодарить его старого друга.

Беллини кланяется на прощание, а я, бросив наполненный тоской взгляд на великолепные полотна в его мастерской, поворачиваюсь, чтобы уйти, прижимая к груди дарованные мне листы, словно настоящее сокровище.

Змея

Три дня спустя я практически нахожусь на грани отчаяния. Похоже, Джованни Беллини знает всех венецианских художников. То есть… реально всех. Он выписал каждого: начиная с тех, кто работает в мастерских, и заканчивая художниками фресок, иллюстраторами, декораторами, скульпторами, и даже учениками, максимально расширяя для нас поиск.

Сначала Дюрер сопровождал меня, когда я методично обходила мастерские и студии, показывая художникам портрет Лео. Однако после первого же дня я убедила его не беспокоиться и позволить мне ходить одной. К этому моменту я уже достаточно хорошо ориентировалась в городе, а с моста Риальто и вовсе могла найти дорогу домой с закрытыми глазами. Кроме того, Дюреру и самому порой приходилось спрашивать дорогу, если мы разыскивали мастерскую, расположенную на каких-нибудь неизвестных задворках или в переулке. Более того, он говорил, что в скором времени покинет город и вернется в Нюрнберг, а в квартире его ждали неоконченные заказы, требующие доработок. И мне гораздо спокойнее продолжать свои поиски без него.