Лазоревый грех - Лорел Гамильтон

— Как это практично с твоей стороны, ma petite.

— У меня был лучший в мире учитель.

Он посмотрел на меня, приподняв бровь:

— Будь я истинно практичен в сердечных делах, у нас всепроизошло бы быстрее.

— Или да, или нет. Ты сам знаешь, что, если бы тынапирал сильнее, я могла бы либо сбежать, либо попытаться тебя убить.

Он по-своему грациозно пожал плечами.

— Быть может. Но я должен спросить, чтобы не осталосьнедопонимания: ты предлагаешь позвать Ашера в нашу постель лишь на эту ночь?

— Это важно?

— Для него — быть может.

Я попыталась охватить мыслью всю ситуацию, но не смогла.

— Не знаю. Знаю только, что не хочу отказываться отмоментов наедине с тобой, и только с тобой. Знаю, что не всегда хочу иметькомпанию.

— Джулианна и Ашер продолжали встречаться наедине, хотямы и были союзом троих.

— Впервые за много времени у меня личная жизнь как-тоблизка к налаженной. Я не хочу это испортить.

— Я понимаю.

— Я думаю, что хочу спасти Ашера, хочу изгнатьстрадание из его глаз, но в реальном мире мы просто поднимем на флагштоке этотфлаг. Если выйдет, то хорошо, если нет, то что? Ашеру придется уехать? Тыпотеряешь своего заместителя? И тебе с Ашером станет больнее? И не будет ли...

— Тс-с, ma petite. — Он приложил пальцы к моимгубам. — Я позвал Ашера. Он сейчас идет сюда.

Я почувствовала, как у меня глаза вылезают из орбит, какперехватывает дыхание, как бешено бьется пульс. Что же я такого сделала? Поканичего. Вопрос на десять тысяч был такой: что я собираюсь сделать и как мнежить после этого?

Ашер медленно вошел в дверь, тщательно пряча лицо заводопадом золотых волос. Он переоделся в свежую рубашку без следов крови. Белую— этот цвет ему не шел.

— Ты звал, — сказал он.

Я застыла, все еще обнимая колени, и пульс у меня забился вгорле. А дыхание на пару секунд пресеклось.

— Мы звали, — осторожно поправил Жан-Клод.

Ашер поднял глаза — мелькнуло лицо под волосами.

Наверное, отреагировал на «мы».

Жан-Клод сел очень прямо еще до того, как Ашер вошел. Он былэлегантен, собран в своей шелковой и кожаной одежде.

Я все еще сидела на коврике у его ног, глядя на Ашера, будтоон лиса, а я кролик. Жан-Клод тронул меня за плечо, и я вздрогнула.

Я подняла на него глаза — он смотрел на меня.

— Это должно быть твое решение, ma petite.

— Почему всегда решение должно быть за мной? —вздохнула я.

— Потому что ничего чужого ты не потерпишь, ma petite.

Да, я вспомнила.

— Ничего себе, — шепнула я.

Он бережно сжал мне плечо:

— Еще ничего не сказано. Мы можем оставить все какесть.

Я встряхнула головой:

— Нет. Я не хочу завтрашней ночью одна быть виновата,если у нас ничего не выйдет. Я не стану рисковать им ради предрассудков своейморали.

— Как скажешь, ma petite, — произнес он все с тойже ровной, ничего не выражающей интонацией.

— Что тут произошло? — спросил Ашер, и его голос небыл пуст — в нем слышалась нотка страха. Учитывая, кто там спал дальше покоридору, я его могла понять.

Я опустила руки. Они занемели от слишком тугого объятияколеней. Я попыталась огладить юбку, но наткнулась только на колготки. Любимаятемно-синяя юбка была слишком короткой для сидения в такой позе. Если бы вкомнате были зрители, они могли бы заметить, что белье у меня под цвет.

Я подобрала под себя колени — медленно, неловко, скованно.

— Что случилось? — спросил Ашер, и на этот разголос его был совершенно непроницаем.

— Ничего, mom ami, — ответил Жан-Клод. —Точнее, ничего нового.

— Это я виновата, — сказала я и встала, все ещедвигаясь медленно.

— В чем виновата? — спросил Ашер, переводя взглядс меня на Жан-Клода и обратно, пытаясь что-то понять по нашим лицам.

Я сошла с мехового коврика, и мои каблуки резко клацнули пополу.

— В том, что тебе грозит опасность от Мюзетт.

— Ты сделала все, что могла, для моей защиты, Анита, ибольше, чем я бы осмелился мечтать. Никто не бросает вызов Мюзетт из страхаперед Белль Морт. Ты сделала такое, о чем многим членам Совета было бы страшнодаже подумать.

— Благословение невежества, — ответила я.

Он бросил на меня быстрый взгляд из-под завесы волос.

— Что это значит?

Я подошла к нему, туда, где он стоял еще в дверях.

— Это значит, что я была храброй лишь от незнания, чтомне грозит. Я никогда не видела Белль во плоти. Не пойми меня неправильно — онадостаточное впечатление производит и на расстоянии, но я никогда не видела еепо-настоящему.

Я теперь стояла перед ним. Он отвернулся, показывая лишьневредимую сторону лица. Так он уже давно от меня не прятался.

Я потянулась рукой к той половине, которую он отвернул всторону, и он вздрогнул, отдернулся назад так, что дверь заскрипела.

— Non, non!

— Мне уже случалось к тебе прикасаться, — сказалая так тихо и осторожно, как говорят с пугливым зверьком или с человеком на краюкрыши.

Он отвернулся от меня совсем.

— Ты видела картины. Ты видела, каким я был когда-то, ивидела теперь, каким я был... когда раны были свежие. — Он повернулсяспиной, руки на двери, и замотал головой: — Ты видела то, что видела БелльМорт.

Я покачала головой, поняла, что он этого не видит, икоснулась его плеча. Он вздрогнул.

Я обернулась к Жан-Клоду, и его лицо было пустым, только вглазах была заметна тень страдания такого глубокого, что от него чуть непогибли трое.

Я прижалась телом к спине Ашера, обняла его сзади. Он замерпод моим прикосновением, отстраняясь, уходя в себя, туда, где не больно. Яприжалась щекой к его спине и держала его, пока он не затих.

Сглотнув непролитые слезы, я заговорила, и голос мой звучалровно.

— Я куда раньше видела тебя в воспоминаниях Жан-Клода.Я помню твое великолепие под моими руками, рядом с моим телом. — Я обтеклаего, прилипла к нему. — Мне не нужна картина, чтобы видеть твою красоту.

Он задрожал всем телом, попытался повернуться, сбросить меняс себя, но я держала, и он не мог отстраниться, не сделав мне больно.