Terra Insapiens. Книга первая. Замок - Юрий Александрович Григорьев

Одно из значений слова «кварк» в немецком языке — это чепуха, ерунда. У кварков есть «цвет» и «аромат». Адроны обладают «странностью, очарованием, прелестью». Красиво и бессмысленно. Красота теорий прикрывает их бессмысленность. Все эти бозоны, лептоны, кварки ничего не дают моей душе. От них не холодно, не жарко. Они объясняют механику мира, а хочется то чего-то другого. Механика не придаёт нам смысл. А хочется верить, что смысл, этот самый, есть. Может быть, мы заблуждаемся в этом, но это заблуждение для нас жизненно необходимо. Не хочется жить в мире, где ты маленький винтик в огромной машине. Нет в этом радости.

Он махнул рукой.

— У тёмного человека неизбежно появляются тёмная материя и тёмная энергия.

— Что вы думаете о параллельных мирах? — спросил Артур.

— Никаких параллельных миров нет. Мир един. То, что человек относит какие-то явления к параллельным мирам, есть следствие человеческой ограниченности. Наши органы чувств способны ощущать небольшой диапазон волновых излучений; мы ощущаем свет, тепло, звук, но не ощущаем, например, радиоволны. Если бы учёные не изобрели радиоприёмник, то кто-то обязательно бы заявил, что радиоволны существуют в параллельном мире… Поясню ещё проще. Вот ты смотришь на стену, — он указал рукой на стену Замка, — и не видишь океана за ней, и говоришь: океан находится в параллельной Вселенной… Сама идея параллельного мира является заблуждением, это следует иметь в виду, чтобы не наступать раз за разом на одни и те же грабли… Вот чего не могут понять говорящие о мире ином: существует только один мир. Это должны были бы понимать утверждающие единого Бога. Но они запутались в мифах, словах и традициях.

— Мир, который мы знаем, это мир, который мы ощущаем. Это мир, созданный нашими органами чувств. Поскольку наши ощущения совершенно очевидно сильно ограничены в своих возможностях, мир, который мы ощущаем сильно отличается от мира реального. Насколько сильно, мы можем только предполагать. Будь наши органы чувств иными, более разнообразными, более чувствительными, мы бы знали совсем иной мир, очень мало похожий на то, что мы видим.

— А если ты имеешь в виду теорию мультивселенной, то это не параллельные миры. Есть единая безмерная Вселенная. А наш мир и подобные ему — это мерные проекции безмерного мира, которые ещё называют «карманами ландшафта»… Представь, что мир — это большой дом, где тысячи комнат. Вот наша Вселенная — это одна из этих комнат. Но нет дверей и окон в комнатах, и стены непробиваемы. Ты догадываешься, что кроме твоей комнаты существуют другие. И ты называешь их «параллельными мирами». Но дом у нас один… Или другая аналогия. Вокруг нас океан радиоволн. Но твой приёмник настроен на одну из них, и то, что ты слышишь, это и есть твой мир. Научись управлять настройкой приёмника, и ты переместишься в «мир иной».

Он увлёкся и продолжал говорить, а Артур слушал и впитывал, как губка воду, не решаясь его прервать вопросом.

— Любая частность, любое разделение является заблуждением. Предметный мир есть майя. Человек считает себя личностью, отделённой от другого человека, как листок на дереве считает себя отделённым от другого листка, до тех пор, пока не увидит дерева, частью которого они являются. Если подняться на высший уровень, то становится понятно, что частное никогда не бывает чем-то отдельным и самоценным, всегда является частью чего-то большего, где сливаются все частности в Единое.

— В этом же ключе следует понимать существующие в человеческом сознании понятийные противоположности — свет и тьма, добро и зло, жизнь и смерть. Они как две стороны одной монеты не существуют сами по себе, но представляют нечто, в чём они объединены. Тут я с Мессией согласен…

— Если бы я был христианином, я бы исповедовал несторианство, в том смысле, что Христос был человек, осознавший себя сыном божьим, как листок дерева может осознать себя сыном дерева, и в этом его правда и мудрость.

— Если бы вы были христианином… — повторил Артур. — А вы были им?

— В детстве конечно был. В моей семье не было особо религиозных людей, но обстановка и традиции предполагали причастность к конфессии.

Он пожал плечами.

— Религиозные законы и верования столь разнообразны и причудливы, порою столь глубоки, но верить им можно только если вы умеете избирательно пользоваться своим разумом, отключая его там, где он входит в противоречие с верой. Верить в божественное происхождение священных книг — Торы, Библии, Корана — значит насиловать свой разум. Но настолько велика тяга людская к Отцу, что любая неразумность не является препятствием; и я могу понять того, кто отрекается от своего разума, если этого требует его вера. Я действительно это могу понять, только мне это не дано.

Он улыбнулся, вспомнив что-то.

— В университете я спорил с приятелем, с которым мы делили одну съёмную комнату. Он как раз-таки был из глубоко религиозной семьи. Со всем юношеским жаром, я ему говорил:

— Если за всю историю человечества люди придумали тысячу богов, почему ты считаешь, что твой, тысяча первый, — истинный и непридуманный? Не сознаешь ли ты, что, как минимум, вероятность этого мала?

Он засмеялся.

— Молодой был, глупый…

Помолчал и продолжил.

— Идея Бога рождена человеческим сознанием в попытке оживить мёртвый мир вещей. Вселенная кажется человеку огромным, каменным, холодным, враждебным домом, в котором мы обнаруживаем себя. И непонятно как живое могло появиться в мёртвом, как дух мог проявиться в материи. Должен быть Создатель этого дома, должен быть Отец, подаривший нам жизнь. Так появилась идея Бога.

— Но тут закавыка. Мы говорим «должен быть», но это долженствование не есть требование логики, а есть замаскированное желание. Своё «хочу, чтобы был» мы заменяем на «должен быть».

— Если признать вечный, бесконечный, единый мир, Бог становится просто ненужным.

Ньютон замолчал, но Артур не мог не спросить:

— Если Вселенных, подобных этой, бесчисленное множество, то ценность нашей Вселенной, нашей цивилизации и нашей жизни стремится к нулю?

Ньютон задумался и пожал плечами.

— Это пусть каждый решает сам… Миссия человечества — разжечь огонь разума в холодном мёртвом мире. Каждый человек — искорка большого костра, который разгорается во Вселенной. Конечным итогом этого будет мыслящая Вселенная. Тут я согласен с Циолковским и многими другими. Когда вся материя мира объединится в Единый Разум — это будет Бог этого мира. Наши жизни, наша цивилизация, наша история (прошлая и будущая) — это родовые муки. Рождается Бог, ему ещё только предстоит открыть глаза и издать свой первый