В донесениях не сообщалось... Жизнь и смерть солдата Великой Отечественной. 1941-1945 - Сергей Михеенков

Как потом выяснилось, командир полка, застав политработника за каким-то занятием, далеким от военного, послал того возглавить атаку с целью выхода на новый рубеж. Этим рубежом были два ветряка.

Приказ есть приказ. Его надо выполнять. И я пополз в свой взвод. Ползу и думаю: как мы будем наступать? Артиллерийской поддержки нет. Полковая и дивизионная артиллерия находилась в плавнях, в пойме, и их позиции залило разлившимися водами Днестра и Турунчука. Возможности минометчиков ограниченны. Да и не сказали они мне на НП ничего о поддержке минометами.

Приполз я в свой взвод. Меня встретил в окопе мой связной Петр Маркович. Сразу спросил: «Ну что?» Солдатское сердце все чует. Петр Маркович был пожилым бойцом, лет под сорок. Такие нам, двадцатилетним, на фронте казались стариками, и мы иногда думали: ну зачем их, таких старых, в армию призвали? Но они были опытнее нас. И в бою очень стойкие. Я своего Петра Марковича уважал, звал по имени и отчеству. У него была большая семья, четверо детей. Я ему рассказал, что за разговор у меня состоялся с начальством на НП командира роты. А Петр Маркович и говорит: «Вот он, этот комсорг, и должен первым в атаку идти. Если им так захотелось атаковать днем».

Стал я думать. Да, думаю, кому-то захотелось отличиться перед начальством, показать: вот-де мы малыми силами и без артподготовки можем делать большие дела…

Послал я связных в отделения: «Наступаем по сигналу „красная ракета“. Всем при готовиться к атаке».

Лежим. Ждем. Сердце колотится. Через несколько минут над окопами с треском взвилась красная ракета — наша погибель. Видать, сам комсорг ее в небо запустил. Ему ведь атаку поручили… Мы поднялись, без стрельбы и шума бросились в поле. Перед атакой я отдал приказ: огня пока не открывать, не привлекать к себе внимание немцев. Бежим. Добежали так, без выстрелов, до земляной межи. Порядочно, метров сто отбежали. И тут немцы открыли пулеметный и автоматный огонь. Мы залегли на меже и сразу стали окапываться. Немецкие пулеметы били длинными очередями. Головы не поднять. Свои пулеметные расчеты я оставил в старых окопах. Они огнем прикрывали наш бессмысленный бросок. Я рассчитывал, что хоть так удастся сократить потери. Ни артиллерии ведь, ни минометов… И вышло, что правильно я рассчитал: немцы, видя, что пулеметы плотно прикрывают нас, не решились контратаковать.

А теперь я и думаю: а ведь точно так же бросали в бой и полки, и дивизии. Без разведки. Без артподготовки. Если бы люди погибли, некому было бы удерживать плацдарм. Подкрепление нам тогда не присылали. Все потеряли бы. Роты половинного состава… Легкое стрелковое вооружение… С кем и чем было расширять плацдарм? А вот сунули же — идите.

Оказавшись на меже под пулеметно-автоматным огнем противника, мы поняли, что попали в настоящую западню. Если немцы не контратакуют нас до вечера, мы под прикрытием темноты еще сможем выползти назад и занять свои окопы. А если надумают контратаковать немедленно…

Внезапной атаки у нас и не могло получиться. Чего стоила одна только красная ракета. Зато земли под носом у немцев мы накопали порядочно. Сначала отрыли окопчики для стрельбы лежа. Потом — для стрельбы с колена. И так усердно мы углублялись в землю, что нервы у немцев — а они, видимо, все время вели за нашими действиями пристальное наблюдение — не выдержали. Они решили, что мы основательно осваиваемся на меже. И вскоре открыли огонь сперва из пулеметов, а потом и из минометов. Мины ложились так плотно, что осколки повредили несколько автоматных дисков. Я приказал убрать оружие с брустверов. Во время обстрела один солдат по фамилии Зипа покинул свой окоп и был ранен.

Перед сумерками немцы прекратили стрельбу. И тут с нашего НП приполз связной и передал приказ командира роты: отойти на линию своих прежних позиций. Но уходить, пока не стемнело, было нельзя. Надо было ждать наступления темноты.

И вот, наконец, стало смеркаться. Немцы вяло постреливали в нашу сторону. Мы начали отход. Уползали парами. Начало отход второе отделение. Первая пара забрала раненого Зипу.

Связной, отправляясь к нам, предусмотрительно предупредил расчеты ручных пулеметов и сержанта Кизелько, что взвод будет отходить с межи в свои окопы и чтобы они не перестреляли нас в темноте, приняв за немцев. По очереди мы уползали вдоль межи по неглубокой лощинке. Те, кто оставался на меже, стреляли в сторону деревни короткими очередями. Они, таким образом, давали противнику понять, что взвод находится на захваченной позиции и не собирается ее покидать. Мимо моего окопа благополучно проползло первое отделение. Когда исчез в темноте последний солдат, мы с Петром Марковичем дали в сторону немецкой траншеи короткие очереди из автоматов и поползли следом.

И вот мы в своих окопах. Солдаты, слышу, смеются. Рады, что вернулись живые. Я вылез из окопа и короткими перебежками и на четвереньках обошел взвод. Навестил пулеметчиков. Надо было убедиться, все ли вернулись, все ли на месте.

Раненого отправили на НП командира роты. Там дежурил санинструктор старший сержант Бугров. Он осмотрел 3ипу, наложил вторую повязку. Ночью на носилках его понесли к парому.

Рядового 3ипу (фамилия странная, редкая, потому и запомнил) ранило так: во время обстрела он выполз из окопа и решил в меже по-быстрому справить нужду. Кончил свое дело, натянул штаны, а тут как раз рядом, в нескольких шагах, разорвалась мина. Осколок угодил прямо в мягкое место.

Всю ночь немцы беспокойно стреляли по меже, откуда мы еще в сумерках незаметно ускользнули. Только утром они обнаружили, что нас там нет.

Старшина Серебряков раз в сутки с подручным солдатом или ротным писарем Штанем по ночам на лодке доставляли нам на плацдарм горячую пищу. Свои термосы они довозили до парома, там перегружали на паром. А потом таскали к нам в окопы. Вместе с термосами с парома они приносили и боеприпасы. Ящики с боеприпасами они тоже возили на своей лодке.

Надо сказать, что на войне должность старшины роты была хлопотная и опасная.

Возле населенного пункта Глинное река Турунчук вышла из берегов и слилась с водами тоже вылившегося из берегов Днестра. Вся пойма была затоплена. Море! От парома старшине и писарю нужно было грести до берега еще километров восемь. Немцы часто обстреливали пойму. Они знали, как и кто обеспечивает плацдарм, и старались нарушить связь на маршруте левый берег — плацдарм. Старшина с термосами и ящиками, в которых были патроны и гранаты, буквально пробирался по пойме, держась незатопленных кустов и одиноких деревьев. Когда вдруг начинали рваться тяжелые снаряды, причаливал лодку к какому-нибудь дереву. Привязывал лодку веревкой к дереву, чтобы не захлестнуло волной и его перегруженное до крайности суденышко не опрокинулось. Так и пережидал обстрел, чтобы потом терпеливо и бесстрашно грести дальше.

Мы всегда ждали его прибытия как бога и никогда не спрашивали, какую кашу он привез. Какая разница — что привез, то и привез. Ели все подряд. Кашу он умудрялся привозить горячей. Вот за это мы были ему от души благодарны. Бывало, лежим, слышим: тащит наш старшина свои термосы. Хлеб, каша, патроны, гранаты, диски… Что еще нужно солдату, чтобы он держался на своей позиции? Курево! Нужен был еще и табак. Но нашу «моршанку» где-то задерживали. Что-то там, за Днестром, мудрили наши интенданты. Мы просили старшину, чтобы наш солдатский хлеб он обменял у окрестного населения на самосад.