Любовь взаймы - Сандра Браун

Еще одна мысль пришла ему в голову, более пугающая, чем предыдущая: что, если он не сможет… подняться? Даже в самом пьяном состоянии он никогда не терпел неудач в сексе. Ни одна из тех женщин, с которыми он делил постель, не могла бы упрекнуть его в физической неготовности к действию. То, что он был дружен с Марси, могло повлиять на него.

Господи боже, он надеялся, что этого не случится. Страх неудачи парализовал его.

Марси, наверное, почувствовала, что у него какое-то затруднение. Вопросительно глядя на него, она с улыбкой скрестила на груди руки и медленно спустила с плеч тонкие бретельки ночной рубашки, сдвигая их до тех пор, пока не оказалась обнаженной до тонкой талии.

Ее груди были высокими, округлыми и бледными. У нее были самые розовые соски, какие он когда-либо видел. И самые чувствительные. Потому что, когда она спустила рубашку и воздух прикоснулся к ним, они сморщились и потемнели до еще более глубокого розового оттенка. Они стали очень твердыми.

Рот Чейза наполнился слюной. Он сглотнул, чтобы не захлебнуться. Его тело напряглось под плавками, и чувство облегчения нахлынуло на него.

Сорочка Марси соскользнула на пол. Она грациозно переступила через кольцо из ткани и стояла перед ним обнаженная. Ее ступни были высоко изогнуты и стройны. Ее длинные ноги были почти по-жеребячьи худыми, но хорошей формы. Бедра ее были широко изогнуты, но не пышные.

Но то, что притягивало его глаза, как магнитом, был кустик рыжих колечек между бедрами. Это было возбуждающее, игривое, женственное зрелище. Он прикоснулся к нему тыльной стороной пальцев.

Пружинистый, живой, соблазнительный…

В его жилах вспыхнуло яростное желание. Поток крови устремился к его члену. Именно в этот момент он понял, что нужно торопиться. Иначе ему захочется исследовать каждый дюйм ее фарфоровой кожи, брать в рот ее соски, целовать это огненное облачко между бедрами. Он готов выставить себя круглым дураком перед своей старой приятельницей — Гусенком Джонс.

— Ложись, Марси, — глухо прошептал он.

Он поспешно обошел комнату, задувая свечи, потому что, если он попытается сделать это при свете, может ничего не получиться, а в тот момент ему отчаянно хотелось, чтобы все получилось.

Он сбросил с себя одежду и на ощупь, в темноте, натянул презерватив. Когда он лег с ней рядом, она с готовностью придвинулась к нему. Она показалась ему невероятно хрупкой и нежной, когда он забрался на нее сверху и разжал ее ноги.

Его проникновение было таким сильным и быстрым, что он подумал, не сделал ли ей больно, однако она не издала ни звука, только глубоко и прерывисто вздохнула, когда он начал двигаться в ней.

«Нет, черт возьми, нет! Я не должен получать от этого удовольствие».

Он не мог получать удовольствие. Не мог наслаждаться. Не мог радоваться. Должен был спешить. Должен был покончить с этим, прежде чем это перешло в привычку. Прежде, чем ему захочется заниматься этим всю ночь. Прежде, чем захочется заниматься этим каждую ночь — всю оставшуюся жизнь.

Он лихорадочно двигался, как насос. Задыхаясь, повернул голову набок. Его щека случайно прикоснулась к ее торчащему соску. Слегка повернув голову, он лизнул его языком — просто для того, чтобы помочь себе побыстрее покончить с этим.

Он добился своего. Это кончилось.

Как только в голове у него прояснилось и дыхание восстановилось, он поднялся и на ощупь стал разыскивать свою одежду. Обнаружив ее, направился к двери.

— Чейз? — Он услышал шелест шелковых простынь и понял, что она села.

— У меня болят ребра. Я буду вертеться всю ночь. Не хочу тебе мешать, — пробормотал он.

Он выскочил из комнаты, закрыв за собой дверь и чувствуя себя так, будто убежал от самой смертельной, самой прекрасной пытки, какую только может выдержать мужчина.

Умывшись, Марси подняла голову и посмотрела на свое отражение в зеркале. Зрелище было печальным. Она тихо проплакала всю ночь, и теперь ее глаза покраснели и распухли. Без косметики кожа казалась обесцвеченной и болезненной. Она выглядела на все свои тридцать пять лет.

Она спросила у своего отражения в зеркале, как ей удержать такого красивого, мужественного человека, как Чейз, который может получить любую женщину, какую пожелает. Даже та девица, которая приходила навещать его в больнице, имела больше шансов угодить ему, чем костлявая, веснушчатая Гусенок Джонс.

Соленые слезы снова наполнили глаза, но она им не поддалась. Марси наполнила ванну горячей водой и опустилась в нее. Ласковая вода облегчила боль между бедрами: их любовная игра была короткой, но интенсивной и резкой.

Намыливая тело, она критически оценивала его. Охватив руками груди, подняла их, желая, чтобы они были полнее, тяжелее. Она даже подумала о хирургическом способе их увеличения, но отбросила эту мысль так же быстро, как и пришла к ней. Большие сиськи не заставят Чейза Тайлера полюбить ее.

С отчаянием она подумала, что ничто не заставит, никогда.

С этим глубоко спрятанным отчаянием она жила так долго, как только могла себя вспомнить.

Покинув ванну, Марси вытерлась и начала одеваться.

С начальных классов школы Чейз был ее идеалом, не сравнимым ни с кем. Как и все другие, он называл ее Гусенком, но почему-то у него это никогда не звучало жестоко. Ей казалось, что он вкладывал в эту кличку некоторую долю нежности.

Разумеется, она относилась к числу тех, кому он никогда не назначал свиданий. Неписаный закон гласил, что любимцы класса не назначают свиданий дурнушкам. Это было бы уже злоупотреблением добротой и дружескими отношениями.

Окончив среднюю школу в Милтон-Пойнте с этой неутоленной любовью, она поступила в колледж, надеясь найти среди соучеников парня, равного Чейзу Тай-леру или даже лучше его. Она встречалась со многими — парни в колледже не были настроены встречаться только с королевами красоты, как школьники, — но окончила учебу, так и не найдя никого, кто бы вытеснил Чейза из ее сердца и головы.

Для нее было большим облегчением, когда родители переехали в поселок пенсионеров возле Хьюстона. Больше не нужно было ездить домой, где она неизменно выслушивала новости о романтических приключениях Чейза и его брата или встречала его в городе — всегда в компании красивой женщины.

Когда она услышала, что он женился, она плакала целых два дня. Потом взяла себя в руки и прагматично наметила линию поведения на всю оставшуюся жизнь. Она решила, что одно дело нести факел, а совсем другое — быть одержимой. Было нечто нездоровое с точки зрения психики и эмоционально деморализующее в том, чтобы страдать о человеке, который не знает, жива она или нет, и которого это ничуть не волнует.

Вскоре после принятия этого важного решения она начала делать карьеру в торговле жилыми домами. В первый же год она заняла третье место среди лучших продавцов недвижимости во всем округе Хьюстона. На следующий год она уже заняла первое место и удерживала его еще два года.