Золотой раб - Пол Андерсон

Она посмотрела на него. Он рявкнул, как на раба:

– Делай, что я говорю!

Глаза ее затуманились, но она кивнула.

Экипаж бездельничал на палубе, грелся на солнце, пока Тьёрр не стал раздавать приказы. Пару человек ему пришлось пинать, чтобы они послушались.

– Тебе лучше держать все оружие у себя, – сказал он Эодану.

Кимвр кивнул. И сухо попытался пошутить:

– Даже твое?

– Если хочешь, – удивленно ответил Тьёрр. У него на поясе висел меч. – Но оставь мне мой молот.

Этот молот, длиной в полтора фута и весом в пятнадцать фунтов, с железной головкой, висел у него на плече.

– Оставь меч себе, – сказал Эодан. – Но что ты будешь делать с этим молотом?

– Вчера я убедился, что это хорошее оружие, хотя для меня оно коротковато. Чтобы им владеть, нужно больше силы, чем для боевого топора, но я силен, этот молот не сломается и не согнется, когда он больше всего нужен. – Рукой в рыжих волосах Тйёрр погладил молот. – И мы, рук-анса, любим лошадей и мастерство кузнеца ценим выше всех других занятий. Держать в руке молот – для меня словно вернуться домой. И наконец последнее, но самое главное: этот молот разбил мои цепи, он займет высокое место в моем доме на Дону, и я буду приносить ему жертвы.

Эодану нравился этот сармат. Он стал его расспрашивать. Аланы – варвары в том смысле, что живут без городов и книг; они занимают обширные пространства, много их племен живет между Днепром и Волгой; они возделывают землю и занимаются скотоводством. У них знаменитые всадники, мудрые и любящие слово барды, искусные ремесленники; они торгуют с греками на Черном море и продают им не только мясо, рыбу и шкуры, но и ткани и металл, обработанный их руками.

– Сейчас в землях Азова наступили другие времена, – продолжал Тьёрр. – Нас стало слишком много для наших пастбищ, засушливый год означает голодную зиму. И греки теснят нас. Во время одного из рейдов на них меня захватили. Но среди анса я благородной крови, а теперь ты мой вождь. Тебя хорошо примут у нас. Надеюсь, ты останешься, но если нет, пойдешь, куда захочешь, с дарами и воинами.

– Давай сначала доберемся до твоей реки Дон, – сказал Эодан. Он отвернулся от алана, понимая, что таким кратким ответом обидел его. Но он не может говорить о надежде, когда Викка дальше от него, чем Рим от Химмерланда.

Может ли он мечом решить свой спор с Флавием? Но смерть не лекарство, подумал Эодан; и ему стало горько от этого знания, которого у него раньше не было.

Прошли день и ночь. Эодан заметил, что экипаж начал собираться небольшими группами на палубе и внизу. Прежний капитан пальцем ткнул в сторону таких групп. Ему это не понравилось.

Когда Эодан на следующее утро вышел из палатки, чтобы принять свою вахту с Деметрием, на юге показались низкие облака. Прежний капитан показал на них.

– Мы на верном курсе, – сказал он. – Это Сицилия. Сегодня минуем Лилибей. [Лилибей – древний пунийский город на западном окончании Сицилии. – Прим. пер.] Тогда придется лечь на курс на юго-восток. Не хочется идти по открытому морю, но мы не заблудимся. Думаю, мы дойдем до Африки в районе Киренаики [Киренаика – историческая область, располагавшаяся на территории современной Ливии. – Прим. пер.], потом пойдем вдоль берега до Египта.

– И оставим корабль где-нибудь на ненаселенном берегу, – добавил Эодан.

Неожиданно он заметил, что экипаж собирается под ютом. Кое-кто уже был на палубе, но в ответ на призывы появились и остальные. Только Флавий и рулевой не присоединились ко всем. Тьёрр отстегнул свой молот, подошел к краю юта и заглянул вниз. Ветер, как огонь, разметал его волосы и бороду.

– В чем дело? – спросил он. – Что вы, грязные жабы, задумали?

Очень молодой человек, смуглый, с орлиным носом – видно, что не всю энергию выбили из него хлыстом, – помахал остальным руками.

– Идите сюда, ребята, – сказал он. – Держитесь вместе. Вот так. Мы ведь решили, что нам нужно всем быть заодно.

Все нерешительно переминались под холодным взглядом зеленых глаз Эодана. Дюжий гребец в тылу начал толкать всех вперед. Все постепенно приближались к кимвру.

– Ну, что? – спросил Эодан.

Молодой человек склонил голову.

– Господин капитан, – сказал он. – Меня зовут Квинт. Я из Сагунты в Испании. Ребята в открытом свободном голосовании выбрали меня, чтобы я говорил от их имени.

– И что?

Эодан опустил руку на рукоять меча.

В черных глазах под ним тревога, но в них и собачья храбрость.

– Господин капитан, – сказал Квинт, – мы не возражаем против того, что нас освободили. Хотя нас при этом не спрашивали, и некоторые из нас при свободном демократическом голосовании были бы против. Конечно, господин, эта жизнь была не слишком веселой, но мы получали свой хлеб и между плаваниями отдыхали на берегу. А теперь мы можем ждать только медленной смерти, невинные вместе с виноватыми будут наказаны, если нас поймают.

– Я не собираюсь быть пойманным, – сказал Эоден.

– О, конечно, нет, господин! – Мальчишка сложил руки и покорно поклонился. Но не оставил место, на котором стоял. А в тылу молчаливых переминающихся людей его рослый товарищ держал в руках обломок весла и угрожал тем, кто хотел бы уйти.

– На борту есть деньги, – сказал Эодан. – Когда мы придем в Египет и оставим это корыто, разделим монеты и разойдемся по своим путям. Разве не лучше быть свободным работником в Александрии, чем всю жизнь быть прикованным к скамье?

– Господин, свободный человек часто свободен только умереть с голоду. Хозяин по крайней мере нас кормит. Некоторые из нас недовольны. Мы не знаем, как найти работу в чужой стране. Не знаем ни языка, ни обычаев – ничего. Старшие из нас слишком очевидно рабы, это видно по шрамам от наручников, по рубцам от хлыстов и, может, по клейму. И мы не можем доказать, что мы освобождены законно. А что если об этом спросят? Господин капитан, мы долго говорили об этом и свободно и демократично приняли решение. И сейчас просим вас его выслушать.

Эодан мрачно подумал: «Еще одного я не предвидел. Раба нужно уговаривать принять свободу».

Вслух он сказал, заставив себя улыбнуться:

– Что ж, если вы хотите снова быть прикованными, могу вам это устроить.

Несколько человек нервно рассмеялись. Квинт покачал головой.

– Ты шутишь, господин. Позволь теперь поговорить с тобой прямо, как мужчина с мужчиной. Мы все теперь вольные