Ледяной дождь - Стюарт Макбрайд

Рядом с кроватью возвышался холм из пустых жестянок и коробок из-под яиц, тут же стояла небольшая газовая плита. Такую же плиту фирмы «Кэлор Гэз» отец Логана брал каждое лето в дорогу, когда они на машине выезжали на отдых в Лоссимаут. Плита шипела, на ней стоял чайник, в котором подогревалась вода.

Труповоз – трудно было думать о нем как о Бернарде – сидел на шатком деревянном стуле и пристально смотрел на маленькое пламя. Оно еле грело, было таким же мертвым, как те самые животные в зданиях с цифрами один, два и три на фасаде. Казалось, это доставляло ему удовольствие. Он негромко напевал какой-то мотив, который Логан никак не мог узнать.

Человек из муниципального совета выглядел на удивление спокойным, потому что Труповоз был наконец перед ним. Он изложил ситуацию коротко и доступно: горы мертвых животных должны исчезнуть.

– Уверен, Бернард, вы хорошо понимаете, – прибавил он, ткнув пальцем в свой блокнот, – что нельзя хранить здесь мертвых животных. Это может представлять значительную опасность для здоровья людей. Что вы будете чувствовать, если люди начнут болеть из-за ваших мертвых животных?

Труповоз пожал плечами, не отрывая взгляда от огня.

– Мама заболела, – сказал он, и Логана поразило отсутствие акцента. Он был твердо уверен, что тот, кого муниципалитет нанимает для уборки с дороги мертвых животных, будет звучать как-то более «по-местному». Даже кое-кого из коллег он с трудом понимал. Но не Труповоза. Было совершенно очевидно, что человек, сидящий на скрипучем обеденном стуле, имел за плечами что-то вроде классического образования. – Она заболела и ушла навсегда, – продолжил Труповоз, в первый раз поднимая глаза. – Она сейчас с Богом.

Под грязью, копотью и бородой он был вполне симпатичный мужчина. Прямой нос, умные серые глаза, румяные от холода щеки. Если вымыть и отвести к парикмахеру, его примут за своего в Королевском северном клубе, где городская элита устраивает крутые ланчи, состоявшие из пяти перемен блюд.

– Я знаю, Бернард, я знаю. – Человек из муниципального совета ободряюще улыбнулся. – Мы пришлем команду завтра, чтобы они начали расчищать постройки. О'кей?

– Это мои вещи, – сказал Труповоз, и лицо его сморщилось от подступивших слез. – Вы не можете забрать мои вещи! Они мои.

– От них необходимо избавиться, Бернард. И мы должны быть уверены, что вы тоже в безопасности, правда?

– Но они мои…

Человек из муниципального совета поднялся, жестом дав понять Логану и констеблю Стиву, чтобы сделали то же самое.

– Мне очень жаль, Бернард, мне очень, очень жаль. Команда приедет сюда завтра утром, ровно в половине девятого. Вы можете помочь им, если хотите.

– Мои вещи.

– Бернард, вы хотите им помочь?

– Мои любимые мертвые вещи…

Они ехали в город с полностью опущенными стеклами, пытаясь избавиться от запаха фермы Бернарда Данкана Филипса. Этот запах, тошнотворный и омерзительный, въелся в их одежду и волосы. И было уже не важно, что накрапывающий дождик сменился приличным дождем, врывавшимся в открытые окна: вымокнуть было даже приятно.

– А глядя на него не скажешь, – сказал Нервный, когда они по Холберн-стрит направились в сторону здания муниципального совета в Сент-Николас-Хаус. – Он был действительно блестящим парнем. Докторская степень по средневековой истории в Университете Сент-Эндрюс. По крайней мере, мне так сказали.

Логан кивнул. Именно это он подозревал.

– И что случилось? – спросил он.

– Шизофреник. – Человек из муниципального совета пожал плечами. – Все время на лекарствах.

– Отпущен под надзор семьи и общины?

– О, он совсем не опасен, – ответил человек из муниципального совета, но Логан заметил, что его голос дрогнул. Вот почему он так настаивал на полицейском сопровождении. Под надзором Труповоз или нет, а он его боялся. – И с работой он справляется хорошо, очень хорошо.

– Убирает мертвых животных…

– Но послушайте, мы же не можем оставить их разлагаться на обочинах, не так ли? Я имею в виду, что с ежами и кроликами еще не так плохо: машины давят их в лепешку, – а вороны и всякие падальщики заботятся о том, что осталось. Но кошки, и собаки, и другие… Вы понимаете?.. Люди жалуются, если каждое утро по пути на работу им приходится проезжать мимо разлагающегося Лабрадора. – Он замолчал, обгоняя автобус, затормозивший перед ними. – Я даже не знаю, что мы делали бы без Бернарда. До того как его передали под надзор, мы никого не могли найти на эту работу, ни за какие деньги.

Он замолчал, чтобы все обдумать. По правде сказать, Логан тоже очень давно не видел на улицах Абердина мертвых животных.

Человек из муниципального совета высадил их, не доезжая до центрального офиса, поблагодарил за помощь, извинился за запах и укатил в дождь.

Логан с констеблем Стивом, поднимая ногами фонтаны брызг, рванули к главному входу. Внутрь они вошли промокшие до нитки.

Остролицый дежурный сержант взглянул на них, когда они проходили мимо Грэмпианского Полицейского Креста, вставленного в цветок чертополоха[3] с короной наверху и надписью SEMPER VIGILO.[4]

– Сержант Макрай? – сказал он, вытягивая шею, как любопытный попугай.

– Да? – Логан ожидал, что услышит замечание со словом «Лазарь». Эти уроды Большой Гари и Эрик, наверное, уже всем в участке растрепали о своей придумке.

– Инспектор Инш сказал, чтобы вы немедленно шли в комнату для оперативных совещаний.

Логан взглянул на промокшие брюки и мятый пиджак. Ему очень хотелось встать под душ и надеть сухую одежду.

– А нельзя подождать минут пятнадцать – двадцать? – спросил он.

Сержант покачал головой:

– Нет. Инспектор сказал очень определенно. Как только вернетесь – сразу же в комнату для совещаний.

Констебль Стив ушел сушиться, а Логан с ворчанием направился по коридору к лифтам и сердито надавил пальцем на кнопку. На четвертом этаже он опять пошел по коридору. На стенах уже висели рождественские открытки. Их прикалывали к пробковой поверхности информационных стендов, между бумагами с заголовками «КТО-НИБУДЬ ВИДЕЛ ЭТУ ЖЕНЩИНУ?» и «ДОМАШНЕЕ НАСИЛИЕ… НЕТ ЕМУ ПРОЩЕНИЯ!», рядом с фотографиями находящихся в розыске преступников и листовками, которые выпускал информационный отдел полиции. Крошечные всплески радости среди несчастья и страданий.

Комната для совещаний была заполнена, в ней стоял гул. Полисмены обоих полов и детективы-констебли что-то записывали на листах бумаги, зажатых в руке, или говорили по телефонам, которые звонили не переставая. В центре этого бедлама на краю стола восседал инспектор Инш; он наблюдал, как подчиненные делают записи, одновременно придерживая плечом телефон около уха.