Фладд - Хилари Мантел
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На сей раз, подходя к исповедальне, Филомена уже знала, что там Ангуин. Она встала на колени, почувствовав запах гуталина и табака, и пошла шпарить без запинки:
— Прости меня, отче, ибо я согрешила. Прошлый раз я исповедовалась совсем недавно. У меня к вам вопрос. Мой друг-немец почти не говорит по-английски…
— О, здравствуй, дорогая, — сказал священник.
— …и хочет исповедаться, но, к несчастью, ни один священник в здешних краях не понимает по-немецки. Должен ли мой друг исповедоваться через переводчика?
— Хм. — Отец Ангуин задумался. Он никогда не сталкивался с этой проблемой непосредственно, хотя первое время с трудом разбирал речь федерхотонцев. — Знаешь что, — сказал он наконец, — пусть твой знакомый возьмет немецко-английский словарь и найдет, как называются его грехи. А чтобы сказать, сколько раз он их совершил, пусть выучит английский счет, это несложно. Тогда он сможет передать в исповедальню записку. Хотя… лучше в таком случае предупредить священника заранее. Я бы растерялся, если бы иностранец стал совать мне через решетку листок бумаги.
— Так это лучше, чем переводчик?
— Если дело срочное, я бы не исключал переводчика. Людям сложновато объясниться, даже когда они говорят на одном языке, ты согласна? — Он помолчал. — Никто не должен оставаться в грехе и одно лишнее мгновение. Особенно человек, оказавшийся на чужбине. В путешествии всегда может случиться несчастье.
— И если исповедь происходит через переводчика, то переводчик, как и священник, должен хранить ее тайну?
— Естественно.
Вновь наступило короткое молчание. Потом отец Ангуин спросил:
— Тебе есть что сегодня мне рассказать? О себе?
— Нет, отче.
— Ты по-прежнему борешься со своим искушением? Искушением согрешить. Или оно прошло?
— Нет. И даже…
— Я о тебе молился, — перебил отец Ангуин. Он слышал дыхание за решеткой; сбивчивое, как будто девушка сдерживает рыдания. — Еще вопросы сегодня есть?
— О да, много.
Она читает их по бумажке, подумал он.
— У врача со времен учебы остались человеческие кости. Он хочет от них избавиться. Они попали к нему, когда он учился в протестантской стране.
— Тоже в Германии?
Она умолкла. Вопрос выбил ее с колеи. Она не ждала, что ее будут перебивать.
— Продолжай.
— Где ему их похоронить?
— Протестантские кости? Не знаю.
— В Ирландии, — робко начала она, — при крупных больницах есть особые участки, где погребают части тела, ампутированные при операциях.
— Здесь, наверное, есть что-нибудь похожее.
— А если кости могут быть полезны для какой-нибудь больницы, допустимо ли пожертвовать их туда?
Ему подумалось, что на листке у нее записаны не только вопросы, но и ответы.
— Не вижу никаких препятствий.
— Однако он должен обходиться с ними уважительно, не так ли? Ему следует помнить, что когда-то они были частью живого человеческого тела, а тело — храм души. Даже если покойник был протестантом. Вероятно.
— Опять-таки, — сказал отец Ангуин, — если в приходе кого-нибудь хоронят, допустим, пожилого человека, скончавшегося от естественных причин… и родственников удастся уговорить… можно заодно упокоить и эти кости.
— Протестантские кости в католической могиле… — Она задумалась. — По-моему, надо сделать так. Родственникам ничего не говорить. Они не станут слушать, какие кости старые, все равно будут возмущаться. Просто подкинуть кости в могилу, пока родственники будут судачить. Самый лучший способ. Незачем будоражить людей и давать им повод встать в позу.
— Я знаю этого врача?
— Нет-нет, отче.
— А ведь я вспомнил, что у меня есть такое кладбище. Похожее.
Про себя он подумал: «Но я, как Товит, устал от погребений»[46].
Она сказала:
— Это гипотетический случай.
— Да, конечно. Еще вопросы?
Она на коленях подползла ближе, и сейчас их лица разделяли считанные дюймы.
— Допустим, я могла спасти утопающего, но мне не хватило смелости. Следует ли мне в таком случае возместить его родным потерю?
— Возместить потерю? Да как же это возможно?
— Я смотрю, в каком положении они остались. Финансово. Может, он был единственным кормильцем. И, допустим, у меня была возможность его спасти — следует ли мне в таком случае выплатить им компенсацию? Как по-вашему? Требует ли этого справедливость?
— Справедливость не требует. Но возможно, из милосердия…
«Вот мир, в котором мы живем, — подумал он, — поджоги, утопленники, непогребенные кости иноплеменников — все мучает и смущает чуткую совесть, неспособную излить главные свои тревоги».
— Думаю, гипотетических ситуаций на сегодня хватит, — сказал он.
— А как по-вашему, — спросила она, — если думаешь о грехе, но не совершаешь его, это так же плохо, как если бы совершила?
— Возможно. Мне надо знать больше.
— Допустим, человек о чем-то думает, но не знает, что это дурно? Допустим, началось с каких-то обычных, позволительных мыслей, а потом он понимает, куда они ведут?
— Он должен немедленно перестать думать.
— Но ведь мы не можем перестать думать? Не можем же?
— Хороший католик может.
— Как?
— Молитва.
— Молитва прогоняет мысли?
— При должном опыте.
— Не знаю, — ответила она. — Мой опыт говорит, что, когда молишься, мысли все равно текут, как вода под землей.
— Значит, ты плохо молишься.
— Я стараюсь.
— Стараться мало.
Он чуть было не проговорился, чуть не испортил всю игру. У него чуть не вырвалось: «Вспомни, чему тебя учили во время новициата. Мало прилагать все усилия. Надо достичь совершенства».
— Ведь так бывает, да? — спросила она. — Начинается все невинно, а дальше ты ведь не можешь ходить, закрыв глаза, заткнув уши, без единой мысли в голове. А когда видишь, слышишь и думаешь… одно тянется за другим.