Любовь холоднее смерти - Анна Малышева

Поссориться с умным человеком так же трудно, как помириться с глупым.

– Ужасный век, ужасные сердца! – неожиданно раздалось рядом.

Девушка резко обернулась, и в тот же миг ей показалось, что табурет опрокидывается. Она с трудом усидела на месте. Сине-сиреневые вспышки высветили по правую руку от нее знакомый профиль, длинные черные ресницы и щеку, изуродованную шрамом. Рядом стоял неизвестно откуда взявшийся Сергей. Шел первый час пополуночи.

– Не могу их слушать, – продолжал он, глядя вдаль, на сцену, где только что появилась некая русская команда. Он почти не повышал голоса, но тем не менее девушка хорошо его слышала. Возможно, потому, что тот говорил очень отчетливо. – Пытаются играть рок, но рок – это ведь прежде всего судьба. А какая это судьба? Чья?

Лида молчала. Она чувствовала себя загнанной в угол – в прямом и в переносном смысле слова. Слезть с табурета и убежать? Или ответить? Сергей не оборачивался – он все так же стоял рядом, неотступно и презрительно глядя на сцену.

– Целых три мальчика с гитарами! Три штуки! А я слышу всего одну «басуху», и то убогую, как из подворотни, – продолжал он, как будто ни к кому не обращаясь. – И этот сорванный голосок поет о вечной неразделенной любви. Оборвать бы ему уши, беспородному щенку! Какое горе…

Она не знала, почему все-таки заговорила с человеком, которого ненавидела и боялась, почему задала именно этот вопрос… Сергей сбил ее с толку неожиданным вступлением, и теперь Лида почти с изумлением услышала свой голос, искаженный шумом:

– Правда, что ты хотел стать музыкантом?

– Нет, – раздалось после пазуы. Он по-прежнему не поворачивал головы. – Это мама хотела, чтобы я им стал.

Возник голубой клуб дыма, на миг затуманивший четкий профиль. Затем нервное дрожание ресниц, и отрывистая фраза:

– Святая слепота! Все матери хотят, чтобы их дети сделали то, что не удалось им самим. Перекладывают на их плечи свои амбиции… Мама сама играла когда-то. Пока не вышла замуж.

Она его не узнавала. Здесь, в этих призрачных вспышках, Сергей казался другим. Безразличным ко всему, философски настроенным, почти смиренным. И больше не было кривых улыбочек и неподвижных взглядов. Он говорил спокойно и на удивление грустно.

– Знаешь, Поль Гоген писал в каком-то письме или в дневнике: «Родители жертвуют собой ради своих детей, те, в свою очередь, жертвуют собой ради своих… Получается какое-то сплошное безумие…» Прости, я пьян и цитирую неточно. Но мысль верная. Родители думают так: «Зачем нам надрываться, если у нас есть пара-тройка детей! Они все сделают, что нам не удалось!» Это… Предательство! Если у тебя что-то не получается, начинаются упреки – мы, мол, всем для тебя пожертвовали, а ты лентяй… Пусть бы не жертвовали, кто их просил! Пусть бы сами попробовали что-то сделать!

Он снова затянулся сигаретой, уходя за пелену дыма. Лида повернулась к нему:

– Почему ты здесь? Сестра говорила, что у тебя нет денег.

– Много она обо мне знает, – он ответил еле слышно. – Говорят, что мы в детстве были очень похожи. Например, когда один из нас ушибался, второй тут же начинал плакать, хотя был в это время в другой комнате. Мы с ней любили одну и ту же еду, делали похожие движения, спали в одинаковых позах – на левом боку, скрючившись, будто креветки. Но близнецами мы не были – у нас разные носы и уши, мы по-разному улыбаемся и смотрим. Наверное, тогда мы и впрямь знали друг о друге многое. А как начали говорить, все исчезло. Прости… Я пьян…

– Ты видел прошлой ночью Алешу?

Сергей слегка обернулся. Его лицо призрачно мелькало в сиреневых вспышках, потом освещение сменилось на ровное, мягкое и приглушенное. Группа на сцене запела нечто душещипательное, и публика немедленно пришла в экстаз. Парень поморщился:

– Не знаю, слышишь ты или нет, но это такой низкий уровень!

– Мне кажется, это что-то вроде блатной песни, – услужливо подсказала Лида.

– Всего-навсего русская попса, – отрезал он.

– Зачем же ты сюда ходишь, если тебе не нравится музыка?

– А куда мне еще ходить? – исчерпывающе ответил Сергей и достал сигареты.

Не глядя, протянул пачку в сторону Лиды. Та отвела его руку. Только теперь он взглянул ей в лицо:

– Я видел его прошлой ночью. Я с ним даже разговаривал. Хочешь знать о чем?

Она молча кивнула.

– Я ничего об этом не сказал сестре, она бы съела меня живьем. Речь шла о тебе.

– Все-таки обо мне?

– О чем же нам еще было говорить? Он ни о чем не спросил, я начал первым. Сказал, что ты замечательная девушка, с сильным характером.

– Вот как…

– И честно признаться, я сказал, что когда-то почти в тебя влюбился, но ты слишком быстро исчезла с моего горизонта.

Лида нервно улыбнулась:

– Это все?

– Все. Клянусь, все. Если он не возвращается домой, то не из-за меня. Я не собирался с ним ссориться, даже не рассчитывал, что он действительно придет…

И так как девушка ничего не ответила, он переспросил – хорошо ли она расслышала только что сказанное.

– Я ведь сказал правду. На том дурацком дне рождения я почти в тебя влюбился.

– Опять начинается, – пробормотала она, с тоской вглядываясь в танцующую толпу. – Где Светка?

– Не бойся, приставать больше не буду, – с прежней усмешкой ответил Сергей. – Одного раза вполне хватило.

Лида сползла с табурета, содрогнувшись от прикосновения услужливо протянутой руки:

– Я сама, не надо. Знаешь, если ты всегда так ухаживаешь за девушками, как тогда за мной…

– Да ни за кем я не ухаживаю. А Светка ошивается в баре – с другой стороны. Я ее видел, она меня нет. Окажи услугу – не говори ей, что я тут.

Через секунду он растворился в темноте.

Его информация оказалась достоверной. Но, обрабатывая барменов, Света сама оказалась основательно обработанной. Перед Лидой предстали побледневшее лицо и мутный взгляд:

– Ты еще здесь? Танцуешь?

– Нет, конечно, – раздраженно ответила Лида. – Что-нибудь узнала?

– Его никто не помнит. Можешь ехать домой, я тут подежурю. Вдруг он объявится?

– На чем же я поеду домой? На палочке верхом? Метро закрыто, а ты в таком виде не можешь сесть за руль.

– Я и не собираюсь вести машину, вернусь на такси, – гордо ответила подруга. – Здесь всегда можно поймать такси – на углу, у перекрестка.

И она грузно облокотилась о стойку. Лида постояла рядом и, не произнеся больше ни слова, отошла. Ей не хотелось ни о чем просить, хотя в таком состоянии Света легко одолжила бы ей денег на попутку. «Хватит ли трехсот рублей, чтобы доехать до дому? – мучительно прикидывала она, с трудом пробираясь к выходу. Толпа к этому часу стала еще плотнее. – Почему я не взяла с собой все деньги, какие у нас остались? Может, дешевле будет остаться здесь до утра?»