Полночный вальс - Дженнифер Блейк

Позади раздался легкий шорох, Амалия обернулась, но ничего не увидела. «Стебли вьюна или жимолости, — подумала она. — Птицы часто используют их для своих гнезд. А может, лягушка или ящерица искали убежища?» Спустя минуту она успокоилась, продолжая созерцать тихую красоту ночной заводи.

— Не пугайся! — раздался шепот у самого ее уха, а сильные руки обхватили ее за талию. — Это всего лишь я.

— Жюльен! — удивилась Амалия. — Я… я думала, что ты все еще в городе. — Она оцепенела, выпрямившись, но объятие не ослабевало.

— Я только что вернулся. — Его рука переместилась чуть вверх и нежно накрыла округлость ее груди.

— Да это и видно! — бросила она обиженно, почувствовав в его словах что-то вроде насмешки, хотя через минуту она уже так не думала.

— Я бросился вдогонку, как только узнал, что вы отправились домой. Неужели мой порыв не найдет отклика и не будет вознагражден?

Слова эти он шептал ей прямо в ухо. Его теплые губы гладили ее щеку, скользя к ее рту. Амалия отвела голову в сторону.

— Я могла бы тебя наградить, если бы ты не оставил меня одну на балу, а сам занялся более интересными делами.

— Тебе бы хотелось, чтобы я увивался возле тебя как безусый юнец, ошалевший от первой любви? Это не принято, mon Coeur[9], чтобы мужчина выказывал признаки безумной любви к… своей собственной жене.

Амалия повернулась к нему, раскрыв рот от удивления, и он не преминул воспользоваться этим. Он прижал теплые губы к ее рту, стиснув ее податливое тело в своих жарких объятиях. «Какой же смысл сопротивляться? — пронеслось у нее в голове. — Он здесь, и он со мной!» Охваченная нахлынувшим вдруг желанием, Амалия прильнула к нему, почувствовав тепло его тела, запах свеженакрахмаленного белья, легкий аромат старого рома и ни с чем не сравнимый запах молодого, здорового мужчины-самца. Пуговки на его жилете и запонки на воротничке врезались в ее тело, но она не замечала боли. Пьянящий аромат рома, впитавшийся в кончик его языка, придавал сладкому поцелую особый привкус. Амалия обвила руками его шею, прильнув пылающими губами к его губам. Он стиснул ее в жарких объятиях и прижал со всей силой к своей мужской твердости.

Он был нужен ей. Амалии необходимо было ощутить прикосновение своей обнаженной кожи к его коже, впустить его в себя в неистовом самоотречении. Она с трудом оторвалась от его рта, уткнув лицо в ложбинку около шеи. Он обнимал ее, губами гладя по волосам, стискивал в объятиях так, что она едва могла дышать. Амалия чувствовала биение его сердца и то, как напряжен каждый его мускул, пока он боролся с самим собой, стараясь не поддаться своему естественному желанию обладать ею. Потом он глубоко вздохнул и его объятия ослабли.

То, как он отдалился, было для нее пыткой. Она почувствовала это, и к горлу подступил комок протеста. Амалия прильнула к нему, ее пальцы скользнули в его волнистые волосы. Закрыв глаза, она подняла полуоткрытый рот, ожидая его поцелуя.

— Амалия! — с трудом выдохнул он единственное слово, которое прозвучало и мольбой и извинением.

Минутой позже она ощутила всепоглощающий голод его ненасытного рта, прильнувшего к ее губам. Это был опрометчивый поступок, но кто смог бы устоять? Сила его объятий подняла Амалию на цыпочки. Она прижалась к его телу, готовая в нем раствориться. Его рука скользнула к ее бедру, и она вдруг почувствовала, что земля уходит из-под ног. Спустя мгновение Амалия поняла, что он приподнял ее и перенес на середину беседки. Здесь ночь сгустилась до бархатной черноты. Он опустился на одно колено, увлекая Амалию за собой. Затем он бережно опустил ее на предварительно раскинутый сюртук и стал стягивать с нее капот, чтобы устроить на полу некое подобие ложа. Амалию не надо было поторапливать, она сама сбросила капот и опустилась на него рядом с любимым. Он лежал на боку, нависая над ней, гладя ее брови своими губами, нежно обегая языком изгибы ее розового ушка, слегка покусывая мочку уха зубами. Он замер всего на один миг, на один удар сердца, пока Амалия расстегнула ему жилет и сняла запонку с воротникаего рубашки, а потом с новым азартом взялся за обследование каждого дюйма ее тела.

Внезапно она почувствовала, что теряет сознание, и мысли распадаются на множество ярких осколков, когда его пальцы, пройдя по трогательной ямке над ключицей, вздрагивающим пикам двух соблазнительных холмиков, по вершинам ребер, как по клавишам, и по ямочке пупка, добрались до шелковисто-влажной плоти ее сокровенной женственности, лаская ее с такой испепеляющей страстью, что она задохнулась под накатившей на нее новой волной чувственного безумия.

Застонав, она обвила его шею рукам, перебирая пальцами завитки его волос и испытывая восторг от такой, кажется, малости. Она дотронулась до соска на его груди и ощутила, как он напрягся, прикоснулась тыльной стороной ладони к животу, а потом ее пальцы скользнули под пояс его брюк.

Он отодвинулся, скидывая с себя жилетку и рубашку, расстегивая и снимая брюки, отшвыривая свои новенькие танцевальные туфли. Потом он потянулся, чтобы стянуть с нее сорочку, которая закатилась почти до пояса. Ночной воздух обдал тело Амалии прохладой, и она вздрогнула, но через минуту была уже в жарких объятиях любимого, уступая его напору, его силе, его желанию. Время сдержанной осторожности, когда они познавали друг друга, прошло. Их тела сплелись в тесном объятии, губы слились в жадном поцелуе, руки ласкали самые потаенные места в неистовом самозабвении страсти.

Амалию совершенно не беспокоило, что кто-нибудь может увидеть их здесь и осудить их любовное безумие на природе как проявление безнравственности. Что говорить, в эти минуты она не заметила бы наверное, если бы Теш вышел из берегов и затопил их обоих, а этот старый недужный мир прекратил бы свое существование. Все для Амалии потеряло смысл, все, кроме восторга наслаждения и неистовства самоотдачи.

Каким-то хриплым горловым звуком мужчина оповестил мир о приближении высшей точки наслаждения. Он бережно закинул ее послушные ноги себе на предплечья и прижался упругим пылающим животом к ее мягкому, ожидающему соития телу. Мгновение — и вот он уже в ней, проникает все глубже и глубже. Кровь в ее жилах приливает и отливает, напоминая волны прибоя, а сама она будто взлетает на гигантских качелях — то дух захватит, то сердце опустится. Ощущение это было столь ярким и сильным, что у Амалии начала кружиться голова, как от выпитого вина. Потом она расслабилась, помогая этой неистовой силе достичь ее жаждущего страсти естества. Он притянул ее к себе, потом снова откинул на спину, поднявшись над ней. Толчки превратились в ритмичные движения, которые она как бы обволакивала своей мягкостью и податливостью. Амалия физически ощущала, как напряжение накапливается в каждом его нерве, в каждом мускуле, готовое вот-вот прорваться обжигающим фонтаном страсти, орошая ее лоно живительной влагой. Она былаготова к этому. Возбуждение достигло такого предела, что еще мгновение — и она сама разольется рекой плодородия. Амалия была частью этого мужчины, а он — часть ее; две половины, составляющие одно целое. Все окружающее — и реальность, и видения — отступило перед этим дивным союзом силы и слабости, объединенным великим таинством чувственной страсти. «Для чего существует ночь, если не для того, чтобы усилить это волшебство?» — думала она радостно. Сокрытые мраком ночи, влюбленные лежали в благоуханном оазисе из роз и жимолости, тесно сплетясь телами, их неистовое дыхание смешалось в сладкой истоме. Ища освобождения, они нашли упоение; стремясь к удовольствию, нашли наслаждение, которое навсегда забирало их в свой добровольный плен.