Командировка в лето - Дмитрий Лекух

— Сашка? Сиди тихо, это я… Меня в сортире крепко отмудохали, судя по всему — по работе… Да тихо ты, тихо! Жив. А ты пока скажи Рустаму, чтоб расплачивался, он умный, поймет, а сам аккуратненько шуруй на улицу и подгоняй тачку ко входу, потом зайдешь сюда, заберешь меня по-тихому, а то ноги что-то подгибаются. Да, и свяжись с Князем, если он в отключке — с Корном. Пусть встречают. Врача не надо, я свою башку лучше любого доктора знаю, ей сейчас нужно полтораста коньяка и покой до вечера. И больше ничего… Понял? Исполняй…

И присел в уголок, на кафельную приступочку.

Дожидаться.

От приступочки, кстати, крепко пованивало свежевытертой мочой.

Да и хрен с ним.

Ноги все равно не держали…

Комиссия по встрече в «Федерации» была — серьезней некуда.

Злой, не выспавшийся и небритый Князь.

Нервный, немного растерянный, но тем не менее безукоризненно одетый Корн.

Человек десять громил с неожиданно осмысленными взглядами держались чуть в стороне, но, чувствуется, в любой момент могли, что называется, «выстрелить».

Так-так-так…

А ведь Дима, похоже, тоже не ждал нападения.

Оттого и нервничал.

Любопытно…

Князь подскочил к Ларину и осторожно, но довольно крепко приобнял его за плечи:

— Как? Жив?

— Угу. — Глебу очень хотелось кивнуть, но он не решался.

Башка болела зверски.

— Художник сказал, что врач не нужен. Точно?

Глеб поморщился.

— На фиг… найдут какое-нибудь сотрясение двадцатой степени… Что, думаешь, меня по голове никогда не били?

— Понятно. — Князь усмехнулся левым уголком рта.

А может, скривился.

Потом то ли спросил, то ли констатировал:

— Но полежать, видимо, все-таки стоит…

Тут Глеб все-таки нашел силы на кивок.

Аккуратный такой.

Медленный.

Почти что даже и не кивок, а так — наклон головы.

— Обязательно. А еще нужен спирт. Наружно. Ссадина там, должно быть, имеется, Сашка поможет промыть. А то подхвачу еще заражение какое — кто на тебя работать-то будет? И коньяк. Внутренне. Плюс анальгин — пару таблеток, не больше. И полиэтиленовый пакетик со льдом. Все. К вечеру буду жив.

Князь согласно мотнул головой.

— Понятно. У одного доктора, видать, мы с тобой, Ларин, лечились… Все будет. А я пока попытаюсь пробить, какая же это за сука нам войну объявила. Чего они от тебя хотели-то, кстати?

— Ничего особенного, — Глеб слабо усмехнулся. — Чтоб убирался отсюда впереди собственного визга… Дай сигарету, кстати, у меня вся пачка в сортирной моче промокла на фиг… Выкинул.

— Держи, — Князь протянул ему сигарету, чиркнул огоньком тускло блеснувшей золотой зажигалки.

Потом подумал и сунул ему в руки всю пачку.

И зажигалку тоже.

Так сказать, присовокупил.

— Чего-то я торможу… Слушай, Глеб, может, тебе и впрямь того — в Москву? По крайней мере, на время…

Глеб жадно затянулся легким сиреневым дымом:

— А вот хренушки… Я, знаешь ли, очень не люблю, когда меня по башке фигачат… Пока не узнаю, за что, — хрен куда уеду. И не надейся.

Князь неожиданно расхохотался.

Даже нервный, мрачно молчаливый Корн усмехнулся.

Нехорошо так.

Одними губами.

— Лады. — Князь тоже закурил, закашлялся.

Потом отдышался и продолжил:

— Попытаюсь устроить, чтоб ты их сам об этом спросил. С чувством, с толком, с расстановкой… При случае. Но пока без охраны из санатория — ни шагу. — И развернулся всем корпусом в сторону тихо стоящих в стороне громил: — Сергей!

Один из парней, видимо, старший, с серо-стальными, ничего не выражающими глазами, какие бывают только у людей, прошедших не одну «точку», неторопливо, с достоинством приблизился.

— Все слышал?

Парень кивнул.

— Отвечаешь.

Тот в ответ только плечами пожал недоуменно.

Мол, за кого держишь, шеф? Работа есть работа…

Ларину сразу стало спокойнее на душе.

Таких ребят он знал.

И доверял им полностью.

До конца.

Но теперь был явно не такой случай…

— Дим, ты же сам все понимаешь: мне нельзя сейчас с охраной по городишке лазить. Если только очень и очень издали…

Князь досадливо махнул рукой.

— Разберемся. Ты иди пока, полежи. Вечером поговорим.

И Глеб послушно поковылял в номер.

Заботливый Художник тщательно промыл спиртом его затылок и облегченно вздохнул: ранка там действительно была, но небольшая и несерьезная.

А вот шишка — большая.

Можно сказать, произведение искусства.

Но это ерунда.

Прорвемся.

До свадьбы заживет.

Глеб тщательно раскрошил две таблетки анальгина, потом чайной ложкой растер их в мелкую крупу и ссыпал в рюмку, после чего вылил туда пятьдесят граммов коньяка.

Варварство, конечно, редкое.

Сплошное, можно сказать, издевательство над организмом.

Но помогает.

А сейчас это главное.

Выпил залпом, откинулся на подушки, закурил.

Художник тем временем возился в кресле. Уходить из номера любимого начальника он явно никуда не собирался, и гнать его было совершенно бессмысленно.

Глеб мысленно кивнул.

В принципе, правильно.

Молодец Сашка.

Мало ли что…

Голова начинала потихоньку кружиться.

Он выпил еще стопку коньяка и тут же заснул.

Когда Глеб проснулся, голова, конечно, опять трещала, но уже совсем по-другому: вяло, тупо и безвольно.

Могло быть и хуже.

В кресле мирно похрапывал Художник.

Глеб всегда поражался Сашкиному умению спать везде, всегда и в любой позе.

Молодца…

Ларин тихонько, боясь расплескать головную боль, поднялся, выпил еще таблетку анальгина, запив ее доброй соткой коньяка, выполз на балкон и закурил.

Минут через двадцать боль должна окончательно пройти, и тогда он будет полностью готов к употреблению.

На улице было еще светло, но небо затянуло тяжелыми плотными облаками, и моросил мелкий, довольно противный дождичек.