Польско-русская война под бело-красным флагом - Дорота Масловская

Пока я бьюсь в этой истерике, Наташа со скучающим лицом ставит на Анжеле научные опыты. Немного морщась, заглядывает ей в рот, щупает зубы, из-за этого ей потом приходится вытирать руку о штаны, роется у нее в карманах, в сумочке и вытаскивает какие-то бумажки, письма, открытки.

— Слышь-ка, успокойся, не все потеряно, мы на ней еще бабла шибанем, вот увидишь, — говорит она мне. Одна из бумажек — ксерокс диплома из туристического лагеря в Бещадах за второе место в беге по спортивному ориентированию. Его Наташа сразу же рвет, а обрывки засовывает Анжеле в карман и говорит: когда эта мокрая курица проснется, подумает, что взбесилась и в бешенстве сама его порвала. Потом берет два засморканных гигиенических платка, вытирает ими с Анжелы пыль и тот белый яд вокруг рта и тоже засовывает в карман. Под конец попадается совсем крупный глюк, письма какие-то. Я думаю, нет, все-таки эта Анжела идиотка: чтобы сначала носить неотправленные письма в сумочке, а потом схлопотать летальный исход в присутствии Наташи, ну, блин, полное отсутствие инстинкта самосохранения, вообще.

Но чему быть, того не миновать. Дело сделано, Наташа разрывает зубами конверты и идет в салон, я тащусь за ней, сажусь на диван и заглядываю через плечо. Наташа вслух, по слогам читает первое письмо. Там написано так. Уважаемые господа, дорогая дирекция. Громко и решительно я заявляю свой голос протеста и возмущения против того, чтобы в Польше были зоопарки и цирки. Я громко и решительно требую освободить находящихся там животных и выдворить их к себе на родину. Я громко и решительно требую освободить несовершеннолетних детей от обязанности посещать в рамках школьных и прочих воскресных экскурсий эти места казни, жестокости и безвинного страдания братьев наших меньших. Мой жизненный девиз: если хочешь, чтобы твой ребенок увидел боль, пойди с ним в цирк. Я учусь на третьем курсе экономического лицея. Мое хобби — это, кроме всего прочего, животные и звери. Вместе с друзьями я организовала общество экологической пропаганды животных, председателем которого являюсь. Мы не угрожаем, но предупреждаем. С уважением, ученица третьего курса экономического лицея номер два Анжелика Кош, семнадцать лет.

— У нее фамилия Кош? — спрашивает Наташа, глядя с недоверием. Потом берет с пола ручку и своим безграмотным почерком приписывает так: пэ эс. И вааще можете нам отсосать. Больше писать мне некогда, я спешу в ад. Чао какао, смерть предателям.

После чего, ехидно хихикая, заклеивает конверт вынутым изо рта куском жвачки. Потом еще два письма. Точно такие же, только через копирку, среди них одно — жене президента Иоланте Квасневской, а второе — зоопарку в Островце Свентокшиском. На первом Наташа дописывает: пэ эс. В случае дальнейшей организации концентрационных лагерей в целях привлечения немецких туристов мой приятель Сильный убьет тебя, твоего мужа и детей. До скорой встречи в аду. А на втором то же самое, чтоб отсосали. Потом она возвращается в комнату моего братана, а я за ней. Анжела типа слегка очухалась, и я какое-то время даже переживаю, что она слышала через стенку, как мы с Наташей читали ее корреспонденцию. Однако Наташа видит в этом ноль проблем. Анжела, повернись-ка на минутку лицом к стене, а? — говорит она, и, когда Анжела бесчувственно смотрит на нее и бесчувственно поворачивается, Наташа опять засовывает письма назад в ее сумочку.

— А что, у меня там что-то есть? — пугается Анжела слабым голосом.

— Ага, — говорит Наташа на полном серьезе, — комар сел тебе на жопу и хотел укусить, но я прихлопнула гада. Теперь можешь не бояться.

— Спасибо, — вяло, как мертвая вяленая рыба, улыбается Анжела. — А какую музыку ты слушаешь?

— Да всякую помаленьку, — отвечает Наташа, глядя типа свысока, и я начинаю бояться, что у нее кукушка съехала и она сейчас возьмет колонку от музыкального центра и съездит Анжеле прямо в табло.

— А какую больше, грустную или веселую? — настаивает Анжела, не чувствуя опасности.

— Может, такую, а может, и другую, — говорит Наташа, а я боюсь, что она собирает слюну, чтоб умыть Анжелу. — Разную. Медленную, но иногда быструю тоже.

— А из быстрой тебе какая нравится? — интересуется Анжела, подпираясь локтем, но тут из нее раздается кашель, скрип, и она выплевывает в воздух нехилую белую тучу пыли или пудры.

— Разную, но в основном я больше всего люблю клипы, — отвечает ей Наташа. — Но меня не заводит, когда поют какие-то блядские лесбиянки, которые, если их прямо сейчас хоть кто-нибудь не трахнет, просто обоссутся. Мне больше нравится, когда мужики поют. Например, хип-хоп, английские песенки о том, что вокруг террор и мы живем тут как в гетто, вот.

— Я тоже про это люблю, — говорит Анжела. — А какие ты читаешь книжки? — И тут же добавляет: — Или журналы?

Наташа отвечает: ой, долго рассказывать. Да всё понемногу. Программу телепередач. Рекламные щиты. Иногда комиксы. Про приключения опять же. Конан Истребитель. Конан Варвар. Конан один в большом городе. Эту серию я когда-то всю прочитала. Плакаты тоже люблю читать. Анекдоты. Раздел юмора. Программы.

— Класс, — говорит Анжела, — прямо точно как я. А худеть ты любишь?

Тут Наташу типа осеняет, она на минуту впадает в столбняк, а потом вдруг так резко наклоняется над Анжелой, что та перестает мочь нормально дышать и фиолетовые тени с глаз Наташи сыплются ей прямо под веки. Не знаю, что мне теперь делать, чтобы не обидеть Наташу, которая чувствует себя в моем доме свободно, и, может, это она просто хочет с Анжелой пообщаться поближе.

— Кто тебе, бля, платит? — говорит Наташа прямо в рот Анжеле. — Отвечай, сволочь. Ну. Раз-два.

— За что платит? — плаксивым от удивления голосом говорит Анжела, она очень удивлена и хочет типа прояснить ситуацию.

— За информацию, бля, обо мне, — говорит ей прямо в рот Наташа.

— За какую информацию? — шепчет Анжела.

— Я тебя не спрашиваю про информацию, я тебя спрашиваю кто? Слушай, бля, вопросы. Соврешь, убью. Кто тебе платит? Москва?

— Не грохни ее ненароком, о’кей? — спокойно говорю я Наташе.

— А ты, Сильный, иди лучше подрочи, — говорит она мне, встает и идет ко мне с таким выражением, что я делаю шаг назад, потому что боюсь эту суровую и резкую герлу. — Что, Сильный? Может, ты не против, что твоя мурена мне устраивает допрос, я ща повернусь к ней назад, а она уже вытащила фонарик и мне по глазам светит? Мы тут лясы, бля, точим, погода, бля, безоблачная с прояснениями, художественная культура и литература, а она тем временем звонит на мобилу Здиславу Шторму и все передает русской разведке, каждое мое слово плюс еще от себя кое-что добавит, личные, бля, впечатления? А? Кто за этим стоит? Говори. Левый? Варгас?

— Ты знаешь Здислава Шторма? — тут же оживляется Анжела.

— Ясно. То есть вообще-то нет. Но если бы я хотела, я бы знала, — говорит Наташа, а потом ко мне: — Ты ей не говорил, Сильный?

— Типа что я ей не говорил? — спрашиваю я, потому что теряю нить разговора.

— Ну, что она даст Шторму, а прайс поделим на троих? — говорит Наташа.