Дитя среди чужих - Филип Фракасси

долю секунды вспомнил поход к врачу за прививкой от столбняка (тогда ему было всего девять, и, учитывая его прошлое, он больше НИКОГДА не хотел видеть ни врачей, ни шприцов, что и привело к совершенно неприятному опыту. Дядя Дэйв потом объяснил, для чего был сделан укол, дал ему название, будто это могло успокоить охваченный ужасом разум). И теперь вид пластикового поршня с острием на конце вызывал у Генри ту же самую тошноту, от которой сводило живот. Теперь можно было не думать, что здесь происходит и что ему нужно делать. Остался лишь один вариант – бежать.

Но сначала я узнаю, о чем ты думаешь.

– Я буду кричать,– сказал Генри, используя угрозу как отвлекающий маневр, пока мысленно тянулся к уборщику; невидимый черный глаз широко раскрылся в нетерпении.

Фред рассмеялся, разум Генри достиг цели, и его затопили мысли этого человека: темные, ужасные, обманчивые.

Опасные.

Цвета, кружащие в его сознании, были чернее могилы, но почему-то яркие, словно заряженные энергией и живые. «Порочные,– перевело сознание Генри. А потом уточнило: – Смертельные».

БЕГИ.

Генри выскочил из-за стола и бросился к запертой двери. Он кричал на бегу, но все равно слышал, как парты врезаются друг в друга, пока их небрежно раскидывает в стороны разгневанный гигант.

Та же самая рука схватила Генри за шкирку и дернула назад. Вторая прошмыгнула дальше, словно большой паук, чтобы закрыть рот, когда мальчик закричал так громко, как только мог, в большую горячую ладонь, накрывшую его лицо от подбородка до скулы.

«СТОЙ!» – скомандовал его разум, и на долю секунды рука на лице слегка разжалась, будто внезапно почувствовав неуверенность, будто испугавшись. Генри яростно замотал головой.

– Ах ты маленький говнюк,– сказал мужчина незнакомым для Генри голосом – это был голос вовсе не Фреда-уборщика, а кого-то, с кем Генри встретился впервые.

Потом длинные, сильные пальцы крепко сжали его щеки, что-то твердое и острое вонзилось ему в шею, и цвета в его сознании разорвались в клочья – этакие неразличимые остатки утраченных эмоций и разбитых мыслей.

Глаза Генри остекленели. Дверь в класс расплылась, его мозг затуманился, а тело онемело.

У уха раздалось горячее дыхание, в котором скрывался шепот:

– Тихо.

И тело Генри подчинилось. «Тихо»,– мысленно повторил он про себя; этот звук походил на радиосигнал с далекой звезды. А затем мир потемнел, в ушах зазвенел белый шум, в глазах затанцевали круги, как будто фейерверк за закрытыми веками… а потом все погасло. Он упал в объятия уборщика и будто со стороны почувствовал, как его поднимают в воздух.

Белый шум оборвался, словно щелкнули выключателем. Его тело освободилось от чувств и ощущений. Он плыл по мертвому, приглушенному пространству.

«Папа»,– подумал он. Тихая, слабая мольба. Крик об утешении, о помощи.

Ответа не было.

Завеса сознания сорвалась, и Генри упал.

Поплыл в темноту, в тяжелую тишину, через бесконечную бездну внутреннего пространства.

6

Фред выкатил тележку через деревянные двойные двери, отделяющие прохладный выложенный плиткой коридор от усиливающейся жары бетонного школьного двора. Серый резиновый мусорный бак дребезжал и терся о покрытый ржавчиной металлический круг, который удерживал его внутри. Если бы у кого-то возникло желание открыть крышку и заглянуть внутрь, он увидел бы черную пластиковую прокладку и огромную кучу грязных тряпок. А если бы тот же самый любознательный прохожий приподнял тряпки, то с удивлением обнаружил бы макушку мальчика. А дальше – руки и ноги, свернутые в позу эмбриона. Этот прохожий мог бы подумать, каким маленьким выглядит мальчик, свернувшийся калачиком в баке. «Он же ребенок»,– мог бы сказать он и, встретившись с темными, бездушными глазами Фреда, подумал бы о том, чтобы упрекнуть его, сделать выговор или призвать к ответу. «Просто малыш»,– мог бы добавить он, прежде чем закрыть крышку и уйти. Возможно, прищелкивая языком от отвращения. Или покачав головой от ужаса.

Пока тележка, скрипя, проезжала по пустому двору по направлению к двери, ведущей в пристройку («Пятьдесят футов,– подумал он,– …сорок пять… сорок…»), не подошел ни один такой прохожий. К изумлению уборщика (и к огромной радости), в поле зрения не было ни души. Все дети и учителя распределены по классам. Директор (эта вездесущая сучка) и остальной административный персонал были загружены утренними обязанностями, а также несколькими офицерами полиции и детективом, которые спокойно и очень осторожно передавали информацию об ужасном убийстве ученика прошлой ночью. Детектив, женщина лет сорока пяти по имени Уайт, объясняла, что всего несколько часов назад в мусорном контейнере рядом с домом мальчика было найдено тело со сломанной шеей.

(Когда мисс Терри услышала это слово, она представила звук ломающейся кости, словно сухая ветка, о колено, и невольно подумала о гигантском уборщике, с которым столкнулась только этим утром. «Помнишь, Ванда? Того, от которого мурашки по коже? Того, чьи огромные руки могут размозжить голову ребенку?» Но эта странная мысль исчезла так же быстро, как и появилась, отброшенная как легкомысленная и несправедливая, родившаяся от отчаяния из-за осознания того, что один из ее детей был убит. А вместе с отчаянием возникло непреодолимое чувство неудачи, которое вскоре – где-то в течение пары часов – усилится во сто крат.)

Дворник остановил тележку, заставляя себя не оглядываться, чтобы проверить, не вышел ли кто из-за двери или не выглянул ли в окно. Он не хотел выглядеть виноватым. Он хотел выглядеть именно тем, чем он был. Я лишь тупой уборщик, выношу мусор. Здесь не на что смотреть, ребята. Совсем.

Фред широко распахнул дверь пристройки. Внутри было темно и прохладно, воздух был пропитан запахами удобрений, машинного масла и древесины. Он протащил тележку, бросил быстрый взгляд на открытый двор и ряд окон кабинетов за ним, никого не увидел и улыбнулся.

7

Раздался лязг, когда поднялась металлическая дверь.

Лиам и Грег коротко переглянулись, затем Грег выпрыгнул из машины и направился к задней части фургона.

Лиам наблюдал, как Джим выкатил тележку уборщика на приподнятую площадку погрузочной платформы. Грег распахнул задние двери фургона. Мгновение спустя Джим крякнул, снимая мусорный бак с тележки и убирая его в багажное отделение фургона. Фургон мягко покачнулся от нового веса, когда резина заскользила по тонкому ковру.

Лиам повернулся, чтобы посмотреть, как бак осторожно переворачивается на бок. Джим держал донышко бака и полосы солнечного света расчерчивали его руки, когда Грег снова сел в фургон, сунул руку в черную пасть бака и вытащил на свет сначала кучу тряпья, а потом маленькое, худое тельце; черный