Возвращение в Мальпасо - Виктор Семёнов

Я пробормотал извинения и побежал в туалет. Проторчал там, наверно, минут пятнадцать. Прихватило со всех сторон. Вернулся – Коля сидел в одиночестве, допивая кофе.

– Куда ты их определил, правовых дел мастер? – спросил я, усаживаясь на место. – Вызвал Чака Норриса?

– Это ты, Юрий Юрьевич… Это ты их определил…

– А чего? – спросил я. – Испугались извержения вулкана? Ну, это же не Везувий, в конце концов… Текилка лишняя была…

– Да понял уже.

– Чего они?

– Я им дал координаты службы безопасности. Объяснил, что у нас нет полномочий решать такие вопросы. Предложил связаться напрямую с руководителем управления. Вроде услышали… Пиво будешь?

– Не, – скривился я, – пошли домой лучше…

И мы, рассчитавшись, двинулись обратно. Вернувшись в квартиру, я забрался в кровать, а Коля, открыв ноутбук, углубился в перелистывание интернет-страниц. Периодически он отпускал в экран какие-то реплики и этим вырывал меня из цепких объятий похмельной полудремы. Затем я проваливался вновь – до следующего выкрика. В конце концов, не выдержав, я запустил в него тапкой, и Коля сбежал на кухню. Через полчаса явился вновь, неся с собой ноутбук:

– Юра, ты видел, у них тут целая группа в «ВКонтакте», по нам… Сбор подписей против стройки. Видел? Надо бы съездить послушать, чего они там сегодня придумают. Поедешь? Или я сам?

– Поеду, – ответил я. – Часик еще дай мне. И встаю.

Мы проникли в здание администрации под видом возмущенной общественности. Для охранников на входе оказалось достаточно пары фраз: мол, совсем обалдели в беготне за барышами, давно пора… Сбор состоялся в актовом зале, который так и не заполнился до конца.

Устроились сзади, чтобы видеть картину в целом. А картина была такая. За столом на сцене сидели трое: двое неизвестных в одинаковых черных костюмах и женщина в джинсах и пуловере. Лицо ее показалось мне знакомым. Я наклонился к Коле:

– Даму нигде не видел прежде?

– Лицо знакомое…

– Я о том же…

Депутат расположился в зале, среди возмущенного населения. Сбоку, в проходе, ожидала начала представления телевизионная бригада местного канала: оператор и девушка с микрофоном. Спикером выступала молодая симпатичная барышня, похоже, сотрудница местной администрации. Она сразу же передала микрофон депутату, а тот почти слово в слово повторил то, что кричал вчера на митинге. Граждане в зале одобрительно поддакивали. Женщина на сцене выглядела полностью отрешенной. Люди в черном были непроницаемо бледны. Их выбрали, как мальчиков для битья, и им, похоже, не очень-то нравилась эта роль.

Одноактовая пьеска проходила так. Берюшко завершил свой спич, и к микрофону последовательно выходили наиболее подготовленные граждане и высказывали свою позицию по текущей проблеме. В качестве формы взаимодействия с представителями власти вместо диалога граждане и их представитель почему-то выбрали агрессивные монологи. Вопросы имели вид утверждений, а пожелания – приказов. Люди в черном, как ни странно, стойко держались, понимая, что экзекуция когда-нибудь закончится, как холодный дождь или понос, и каждый из них вновь окажется в зоне комфорта.

Я молча встал и направился к микрофону. Коля попытался остановить меня, но не успел: я увернулся от его рук и побежал вниз. Дождавшись, когда закончит орать пожилой мужчина в старом клетчатом костюме, выхватил микрофон, опередив средних лет даму в очках и красивой черной рубашке навыпуск.

– Сволочь невоспитанная! – злобно зашипела она, глядя на меня с ненавистью.

– И вам мое почтение, мадам, – улыбнулся я и продолжил уже в микрофон: – Ash nazg durbatulûk, ash nazg gimbatul…

Неожиданно вырвалось. Я замолчал на минутку. Зал также погрузился в непонимающее молчание. Только женщина на сцене подняла голову от бумаг и внимательно посмотрела на меня. Сотрудница администрации, ведущая встречу, сказала:

– Молодой человек! Пожалуйста, по-русски. А то я передам микрофон следующему спикеру. Что это вообще такое?

– Это язык Мордора… – неожиданно произнесла дама с трибуны, криво ухмыльнувшись. – Негоже ему звучать здесь…

– Как раз, наоборот, Ксения Витольдовна, – ответил я, – думаю, только его и поймут некоторые из присутствующих…

Я наконец-то вспомнил даму: Ксения Игнатьева, бизнес-тренер, консультант и известная в двух столицах пиарщица. Батя как-то нанимал ее для тренингов. Только почему она на трибуне… Я продолжил, вспомнив Остахову и ее речевые изыски:

– Послушайте, я вчера днем разговаривал с жительницей квартала, она гуляла с сыном на площадке. Она не против, если на месте заваленного мусором и фекалиями прямоугольника земли будет нормальная, благоустроенная территория. Она – реальный голос. А вы кто?

По залу пошел шепоток, переходящий в крики. Я повысил голос:

– Давайте проверим регистрацию у каждого. Давайте посмотрим, сколько человек действительно имеют отношение к этому кварталу. Давайте?

– Кто это? – завизжал помощник Берюшко, молодой крупный парень с длинными, убранными в хвост светлыми волосами. – Выключите его микрофон! Это – провокация!

– Настоящая провокация – это ваша прическа, уважаемый, – ответил я, улыбаясь. – Здесь ни фига не Вудсток… Хотя…

Моя ремарка подняла с места и его работодателя, депутата Берюшко. Он, внимательно оглядев меня, сдержанно сказал:

– Не хамите, уважаемый. Держите в руках свою иронию. У нас здесь будущий облик квартала обсуждается. А вы что себе позволяете? Вы кто вообще?

– Сын Зевса, – ответил я серьезно, а помощник побежал за охраной. Меня было уже не остановить.

– Ты куда, Рапунцель волосатая? – закричал я, вспомнив вчерашнюю аллегорию Махмуда. – За принцем побежала? А ну вернись!

Помощник, услышав это, резко изменил направление бега и теперь с немыслимой для законодательной власти скоростью приближался ко мне. В руках его появилось что-то напоминающее травматический пистолет «Оса».

«Фартовый мальчик, фартовый мальчик, фартовый мальчик», – опять зашептал батя у меня в голове. Предательский холодок пробежал по позвоночнику.

– Угомонитесь, Евгений Донатович! – все так же невозмутимо проговорил Берюшко, но Евгений Донатович все-таки добрался до меня и долбанул ручкой пистолета куда-то в район правого виска. Мир на секунду покачнулся и погрузился в туман. Последнее, что запомнил, – грязный ламинат и визг стоящей за мной в очереди к микрофону дамы. Так для меня завершился народный сход.

Очнулся в машине скорой помощи. Я лежал на койке, а напротив меня сидели бледный, как бумага, Коля и, что удивительно, Ксения Витольдовна. Голова моя, перевязанная бинтами, болела острой волнообразной болью сразу в двух местах, а в целом просто гудела, словно с сильнейшего похмелья.