Консольные войны. Sega, Nintendo и битва определившая целое поколение - Блейк Дж. Харрис

— Хорошо, Трип, — сказал Калински, весь день пытавшийся собрать все воедино. — Расскажите мне, как вы это сделали.

— Хех, да кому какая разница? — задумчиво сказал Хокинс. — От А до В, потом от С до D, и вот мы тут. Вопрос же в том, что делать дальше. Вы полагаете, то, что вы делаете, — это справедливо?

— Вы ничего не получите! — рявкнул Риу. — Я могу поспорить на что угодно, что вы провернули это незаконно.

— Вы и правда хотите сыграть на своих догадках? — спросил Хокинс и повернулся к Калински: — Вы в этих разговорах новичок. Что скажете?

Калински хмыкнул:

— А кого интересует, что я думаю? Это у вас на руках все тузы.

Хокинс занял оборонительную позицию:

— Можете приберечь свою надменность для других. Думаете, я так хотел это сделать? Думаете, мне нравится гонять не по правилам?

— В этом есть моя вина?

— Ваша, Каца, Накаямы и тех зомби в Nintendo. Я трачу годы на разработку игры, сотни тысяч долларов, и, когда наступает возможность вернуть заработанное, мне нужно выкупить у вас картриджи, получить от вас высочайшее благословение и ко всему прочему заплатить вам по десять баксов с каждой проданной игры.

Когда Хокинс закончил, Калински какое-то мгновение сохранял молчание. Наконец он сказал:

— И что? Вы даже слезы не пророните? Я это к тому, что если вы собираетесь меня разжалобить, то давайте уж идите до конца.

Представители Sega не смогли сдержать кривых ухмылок.

— Никакой театральности. Я по натуре человек, который не любит драмы, — сказал Хокинс, что, вероятно, было самым лживым заявлением, которое он когда-либо делал.

— Такова цена ведения бизнеса, — сказал Калински. — Вы потратили тысячи баксов на создание игр, а как насчет тех миллионов, которые мы тратим на производство консолей? Нам редко удается продавать эти системы без убытка для себя. Мы раздаем разработчикам бритвы, чтобы они имели возможность продавать лезвия для них.

— Но эти лезвия, они же мои.

— Конечно, но бритвы-то наши, — повысив голос, сказал Калински. Тойода легонько толкнул его локтем в бок, пытаясь успокоить.

Хокинс поднялся со своего места:

— Стив Джобс — одержимый маньяк, но даже он не заставляет нас платить ему деньги за то, что мы издаем на его компьютерах свои игры.

Именно это, в конце концов, и служило Хокинсу основанием для упорства. Он был выходцем из мира компьютеров, где каждый мог сделать игру для любой системы. В некоторых случаях производитель компьютеров мог даже приплатить создателю, чтобы игра или программа появилась на компьютере определенной марки.

Калински вздохнул:

— Ох, Трип, разве мама не научила вас отличать правильное от неправильного?

Хокинс тоже вздохнул:

— Ох, Том, забавные вещи начнет говорить человек, когда в четвертом квартале увидит падение.

И, хотя эта шутка чуть приподняла настроение Калински, она напомнила ему о проблемах с Joe Montana Football. Даже если Sega сможет уладить свои разногласия с ЕА сейчас, эта проблема никуда не денется. Все эти сражения с ЕА, с головной компанией в Японии и с Wal-Mart лишь отвлекали внимание Sega от Nintendo. Калински кратко обсудил ситуацию с Риу, Тойодой и Расселом. Все пришли к мнению, что поддержание близких отношений с Electronic Arts, даже если они и не приносят прибыли, определенно пойдет на пользу Sega. У ЕА были замечательные игры, в которых так сильно нуждалась Sega. Чтобы добиться этого и сохранить лицо, Тойода придумал стратегию, о которой он шепотом рассказал остальным.

— Хорошо, — сказал Риу, — а как насчет того, чтобы сыграть в «Давайте заключим сделку»?

— Я не люблю игровые шоу, — ответил Хокинс. — Меня бесят ведущие.

— Ну, несмотря на вашу странную боязнь, — сказал Калински, — вот что мы предлагаем: Sega дает вам разрешение официально выпускать игры для Genesis и вместо десяти баксов за картриджи вы будете платить всего четыре.

— И?..

Калински взглянул ему прямо в глаза. Казалось, в них плясали чертики. В дополнение к 60-процентной скидке Sega также позволяла ЕА издавать до 16 игр в год и самостоятельно производить картриджи.

Хокинс позитивно воспринял услышанное.

— Все это звучит хорошо, но вы не забыли, что мы все это можем производить и бесплатно?

— Я ничего не забываю. Я уверен, что вы понимаете, что если вы начнете так действовать, то бесконечными тяжбами и исками вы доведете до банкротства обе наши компании.

Хокинс задумался, прокручивая в голове это предложение.

— То есть это ваше окончательное предложение? — наконец спросил он.

— На самом деле есть кое-что еще, что нам от вас надо, — сказал Калински. — В обмен на то, что я уберег нас от судов и будущих разговоров на тему бритв и лезвий, я хочу, чтобы вы отдали нам Мэддена.

— Ни за что! — вскрикнул Хокинс.

— Как насчет денег и рекламы?

— Дело не в деньгах, — сказал Хокинс.

Калински понял и отнесся к этому уважительно. Это было знакомо ему еще по работе в Mattel: дело было не в запасах, акциях и прибыли, дело было в эмоциях, переживаниях и идеях.

— Почему бы вам не использовать движок ЕА, чтобы сделать нашу игру с Монтаной? — спросил Калински. — Тот же геймплей, но сделано все так, словно это совсем другая игра. Если вы поможете нам в этом, мы готовы предложить ЕА хорошие роялти с продаж игры с Монтаной.

Хокинс принялся гладить подбородок, прокручивая в уме самые разные варианты развития событий. По существу, ЕА вела бы свою игру и обставила все так, что потребители и не поняли бы, что John Madden Football и Joe Montana Football — на самом деле одна и та же игра. Эта идея показалась Хокинсу сумасшедшей. Абсолютно безумной. И даже, если факт раскроется, можно было свалить на плечи Калински и его компании (а ЕА тем временем удалось бы выбить из Sega 24 процента роялти с этой игры).

Хокинс протянул руку через стол, и Калински пожал ее. Это был прекрасный момент, но Хокинс почувствовал потребность высказаться:

— Я просто хочу сказать, что я на все это смотрю как хороший парень, а вы здесь отрицательные персонажи. — При этом он энергично кивал, словно пытался убедить в этом не только Калински, но и себя самого. — Я воспринимаю себя как героя, который через чепуху и притеснение пробивается к свободе.

— Прошу, не нужно лишних слов, — сказал Калински, пытаясь закончить этот долгий и трудный день. — Всякий раз, когда вы открываете рот, у меня возникает ощущение, словно я только что сделал огромную ошибку.

Новый день, новый перелет. Кипучая жизнь Калински все больше пугающе напоминала его работу в Matchbox, когда большую часть своего времени он проводил в аэропортах и самолетах, и время на его часах часто не совпадало с местным. Но теперь у него, по крайней мере, была компания.