Заветный ковчег Гумилева - Екатерина Барсова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– С характером он у вас, – усмехнулась Анна.
– Это точно. Пришлось друг к другу притираться. Но деваться некуда. Ради мира и спокойствия в семье пришлось ему под меня подстраиваться, а мне – под него.
Анна подумала: а смогла бы она подстраиваться под кошку или собаку, если бы у нее таковые имелись? Представила на секунду, что ей пришлось бы уговаривать кота поесть, а собаку – сойти с дивана, на котором она собиралась прилечь… Анна тихонько рассмеялась.
– Вы развеселились, – обрадовался Матвей. – Это хорошо. А то у вас был слишком озабоченный вид.
– Правда? Мне надо почаще на себя в зеркало смотреть, наверное, выгляжу как старая тетка – угрюмая и хмурая…
– Нет, что вы! – Матвей смешался. – Вы – замечательная…
Анна смутилась.
– Идемте в комнату, попробуем отыскать Пафнутия, – предложил Матвей.
– Конечно.
Большая комната утопала в цветах. Анне показалось, что она попала в оранжерею. Перегородка между балконом и комнатой была снесена: балкон составлял с комнатой единое пространство. Вокруг стояли цветы в кадках и горшках самых разных размеров. Анна узнала лишь кофейное дерево и пару орхидей, остальные растения были ей незнакомы.
– Какая красота!
– Я так долго жил среди белых стен, что сейчас в какой-то степени компенсирую, – тихо сказал Матвей.
Пафнутий обнаружился под роскошным растением с мелкими белыми цветами. Кот сидел как изваяние, не шелохнувшись, и смотрел желтыми глазами на Анну.
– Вот ты где! – воскликнул его хозяин.
Кот даже не пошевелился. Пафнутий был огромный, пушистый, серо-серебристый, с белой отметиной на носу.
– Даже страшно его трогать. Такой он важный, – улыбнулась Анна.
– Вряд ли он это позволит, – сказал Матвей. – Пафнутий не любит, когда его трогают руками без спроса.
Около окна у стены стоял круглый кованый столик с двумя стульями.
– Предлагаю здесь выпить кофе. Или, может быть, чай? – спросил Матвей.
– Пожалуй, лучше кофе. А то я почему-то засыпаю, – посетовала Анна.
– Посидите пока тут. Я мигом все приготовлю.
Анна опустилась на стул. Кот даже не повернул головы, но Анне казалось, что он все равно ее видит и изучает. Присматривается.
Пискнула эсэмэс. «Завтра с утра приходи пораньше», – написал Вася. «Ок», – ответила Анна.
Матвей вернулся с подносом, на котором были расставлены чашечки из тончайшего фарфора с розовыми цветами и золотым ободком по краю, сахарница с щипчиками, изящный молочник и вазочка с печеньем.
– Прошу!
Кофе был крепким. Такой Анна и любила. И еще в нем был странный аромат, похожий на имбирь и карамель одновременно.
– Вы обещали рассказать о себе, – напомнила она.
– Да. – Матвей поставил чашку на стол, и Анна увидела, что его рука дрожит. – Обещал. Но сначала маленькое предисловие. Недолгое, но необходимое. Иначе ничего будет не понятно.
Анна видела, что он волнуется, и ободряюще улыбнулась.
– Я действительно не знаю, как приступить к своему рассказу. И поэтому у меня легкий мандраж. Дело в том, что после той аварии, вернее, во время нее… я… – Матвей смотрел не на Анну, а будто бы сквозь нее. Она никогда и ни у кого не видела такого странного отрешенного взгляда, – я попал в длинный туннель… Я летел в нем и впереди увидел свет… – Он поежился и глубоко вздохнул. – Я вернулся, но с тех пор стал видеть то, чего не видят другие. Например, ауру людей, иногда их мысли и желания, поступки, которые они еще не совершали, «читать» фотографии. Короче, я стал экстрасенсом. И не могу сказать, что этот дар мне нравится… – Матвей замолчал. – Это очень тяжело, но избавиться от дара, своих способностей, я не могу. Даже если бы сильно захотел, вряд ли смог бы. Для чего-то же я получил вторую жизнь в подарок? Мне тяжело, и порой скручивает так, что хоть волком вой. В такие минуты хочется выпрыгнуть из своего тела и бежать куда-то подальше от самого себя. Но недаром говорят: от себя не убежишь. Жизнь всегда догонит на ходу и схватит за волосы, как ты ни брыкайся.
Анна положила руку на руку Матвея. Но он быстро отдернул ладонь.
– Не надо, – сухо сказал он. – Мне жалость не нужна.
– Я просто. По-человечески, – тихо сказала Анна.
И тут Пафнутий сдвинулся со своего места и царственно прошел, нет, проплыл мимо Анны, слегка касаясь ее ног. Ей показалось, что мягкая бархатная волна накатила и отхлынула назад.
– Ох, батюшки, соизволил пройтись! – рассмеялась она.
– Решил показать себя во всей красе, – улыбнулся Матвей. – Это он любит. Также любит слушать комплименты. Это его слабость.
– Красавец, умница, замечательный кот, – промурлыкала Анна.
Кот сел напротив и зажмурился.
– Может быть, ему дать еды, которую я принесла? – спросила Анна.
– Он сегодня уже ужинал, не хочу его баловать сверх меры.
Остаток вечера прошел в спокойной беседе. Больше опасных тем они не касались: говорили о прочитанных книгах, фильмах, Древней Греции и Риме. Матвей оказался интересным собеседником. А его странный дар, как оказалось, Анну вовсе не смущает.
Почему Ариадна пошла на это собрание? Да, она увлекалась поэзией, но ее настоящей страстью была наука, и когда она выбиралась на поэтические вечера, то чувствовала себя невольной предательницей, ей казалось, что она теряет напрасно время.
– Вы слишком строги к себе, Ариадна, – сказал однажды ее начальник. – Поэзия – то, что вносит волнующую ноту в нашу жизнь. Помните, как у Гете? Суха, мой друг, теория везде, но древо жизни пышно зеленеет. Бес сомнения, наука – это сухая теория, ну а древо жизни – поэзия, культура…
– Пусть так, – ответила Ариадна. – Но науке я всегда отдам предпочтение перед любыми стихами и поэмами. Это все пустое, а мы двигаем прогресс вперед…
– Какой же вы все-таки ребенок, Ариадна, – с грустью проговорил ее начальник. – Сущий ребенок!
Ариадна на него не сердилась, хотя и согласиться с его точкой зрения не могла.
Она попала на это дурацкое собрание поэтов, потому что ее привлекла афиша – яркая, броская. С элементами хулиганства, как сказала бы ее строгая тетушка. Вечер был свободный. Ариадна поссорилась с очередным своим воздыхателем, решив, что он безнадежно глуп и не стоит даже тратить на него время. Но домой идти не хотелось. Какая-то неясная мысль или предчувствие точили ее. Позже она скажет, что это был интуитивно-пророческий зов.