По дуге большого круга - Геннадий Турмов

– Лошадь убить нетрудно. А вот на свежем воздухе и при хорошей подкормке эти лошадки еще года три-четыре способны пожить, поработать и пользу людям принести, – объяснил свою просьбу директор совхоза.

Несколько таких слепых доходяг совхоз и выделил на сенокос. Послушные вожжам и человеку, они таскали сенокосилки, помогали скатывать высушенное сено в валки, привозили из деревни еду и бочку с питьевой водой…

Словом, работали в полную меру своих лошадиных сил и здоровья, большую часть которого оставили в шахте. Но люди смотрели на этих животных, как на «отходы».

Крик на все поле:

– Не наступи-и-и!!!

Оседлав Вербу, лошадь костлявую и настолько бессильную, что казалось, она может упасть от малейшего чиха, по полю несется один из заготовителей сена. За Вербой вьется подкопыш – длинная веревка с деревянным колом, которой охватывали копны, разбросанные по всему полю, и стаскивали их в стога.

Подскакав к очередной копне, наездник втыкает под копну деревянный кол и спешно опутывает веревкой ком сена. Люди торопятся: чем больше заготовят сена, тем больше трудодней заработают. А рядом, задыхаясь от бега, стоит, пошатываясь, Верба. Из ее глаз, залепленных непроглядными бельмами, текут медленные слезы. Лошадь знает, что отдышаться не дадут, и через минуту-другую ей придется, астматически задыхаясь и дергаясь от беспощадных ударов хлыста, долго тащить по кочковатому полю какую-то шуршащую тяжесть, вкусно пахнущую свежим сеном…

Впрочем, и себя люди тоже не шибко жалели.

Срок заготовки сена – месяц. Режим заготовки диктует погода. Поэтому подъем около четырех часов утра. Жили здесь же, в поле, в шалашах из сена, как Ленин в Разливе. Из относительно основательных строений – длинный стол из сосновых досок, две вкопанные скамьи по бокам стола, да навес деревянный над этими сооружением. И еще – летняя кухня.

Выкарабкавшись из шалашей, наскоро умывшись и еще скорее перекусив, люди расходятся по своим участкам. Едва светлеющий восток позволял видеть метров на десять – пятнадцать вперед: кто на сенокосилку усаживался, кто скирдовать идет, кто на подбор.

Работы всем хватает. И с избытком.

А солнце, на рассвете еще осторожное, к обеду распаляется во всю свою мочь. Слепни, допекая лошадей, не отстают и от людей. А сено с каждым взмахом сил все тяжелее и тяжелее.

Тяжко.

Господи, пошли хоть немного дождя!

Но небо назойливо-бездонное. И только где-то на горизонте, там, где за полторы сотни километров нежится в прибрежной прохладе вожделенный Владивосток, там виднеются тучи. Но сюда они не прилетят: ветер небесный не позволит, лучи солнечные растопят эти снежно-белые комки еще задолго до подлета к Уссурийску.

Самая желанная работа – на сенокосилке. Сиди себе в металлическом креслице, подергивай вожжи, управляя лошадью, да поднимай время от времени ножи, чтобы очистить их от набившейся травы. А ножи – как зубья у машинки для стрижки волос, только в сотни раз крупнее и беспощаднее: один из сенокосильщиков, задремав, свалился со своего рабочего места и – под ножи. Остался жив, но лишился части стопы на ноге.

С этого момента Жене пришлось расстаться с надеждой поработать на сенокосилке. Хотя до этого раза два управлял этим механизмом: очередь подходила. А теперь – все:

– Мал еще! – объяснили взрослые мужики. – Заснешь, свалишься под ножи, а потом собирай по всему полю твои кусочки.

Спорить не приходилось: от хронического недосыпа многих качало из стороны в сторону, а про некоторых пацанов и говорить не приходилось, едва ноги волочили.

И еще – усталость. Она пронзала все тело, каждую мышцу, каждую клеточку организма. Ночной сон, как стремительный провал в черную бездну, отдыха не приносил, слишком уж он был коротким.

Господи, пошли дождика!..

И небо услышало затаенные просьбы.

На третьей неделе сенозаготовительной каторги тучи вдруг прорвались к перегретым июньским солнцем полям.

И пошел дождь.

Женя не знал, сколько времени он шел. Он – спал.

Он спал в своем соломенном шалаше, и уже никто не мог разбудить его даже на обед. Позже мужики со смехом рассказывали, что за двое суток, которые он проспал, пользуясь непогодой, даже ни разу не перевернулся с боку на бок.

– Как убитый спал, – смеялся дядя Митя, заведующий конным двором. – Ни всхрапа, ни звука. Только и определяли, что живой, потому что теплый был…

Значительно позже, четверть века спустя, Евгений пережил подобную усталость. Но связана она была уже совсем с иными событиями и в совсем другом месте – на борту подводной лодки, которую готовили для Индии. И сейчас, сравнивая эти две усталости, Евгений не мог не удивляться, решая вопрос: в чем секрет человеческой выносливости?

А на трудодни Женя получил такой стог сена, что Манька ела его всю зиму безо всяких ограничений. Такого блаженства она еще ни разу не испытывала. Да и семья тоже, потому что была обеспечена Манькиным молоком вдоволь.

В круглосуточном напряжении сенозаготовок были два одухотворенных перерыва: перерыв на обед и перерыв на ночь. Первый тянулся минут тридцать-сорок, но все-таки давал немножко отдыха. Второй перерыв длился все темное время суток. То есть примерно с одиннадцати часов вечера и до половины четвертого утра. И, как ни странно, этот сон особого отдыха не приносил. В соломенных шалашах душно, жарко, воздух, пропахший подпревающим сеном, почти не содержал в себе кислорода.

Но случались мгновения, которые бодрили и давали сил больше, чем даже двухсуточный беспробудный сон…

Полевой стан притаился метрах в ста от небольшого лесочка. Бродить по лесу было некогда, и единственная услада от такого соседства таилась в полуночных сквознячках, доносивших запахи орешника, ароматы дубовой коры и живительных лесистых недр. Но однажды…

Как обычно, по сигналу дребезжащего обломка железяки, подвешенной к навесу, работники расселись вдоль длинного стола из пахучих сосновых досок и принялись чинно раскладывать по мискам приготовленный поваром обед. Разложили, взялись за ложки. И в этот момент, откуда ни возьмись, стая фазанов, птиц восемнадцать – двадцать, с шумом вылетела на обеденный стол. Птицы расселись на столе между мисок с борщом, о чем-то тревожно переговариваясь.

Все опешили было, как вдруг один из обедающих вскрикнул:

– Смотрите, вон она, лисица, в кустах мельтешит!

Действительно, в кустах, межевавших владения стана и леса, мелькало золотистое тело хвостатой плутовки. То пригибая голову к самой земле, то высоко поднимая остроносую мордочку, лисица посматривала в сторону едоков. Так продолжалось около минуты. Потом хвост зверя напоследок вспыхнул в орешнике и пропал. Фазаны еще несколько секунд поглядывали в ту сторону, а затем так же дружно, как прилетели, взмахнули крыльями и… растворились в поле.

Еще долго обсуждали этот случай: спасаясь от лисицы, умные фазаны прилетели под защиту людей, прекрасно зная, что летом люди не охотятся на дичь – не сезон.