Черный штрафбат - Андрей Орлов

Последним нарисовался рядовой штрафной роты Марусин. Подошел, согнувшийся в три погибели, с каким-то виноватым лицом, застыл на краю, не решаясь приобщиться к компании. Его глаза, казалось, еще больше вылезли из орбит, кровь запеклась на лице красивым трехполосным узором. Такое ощущение, что бывший чиновник из РОНО дрался с дикой кошкой.

— Рады вас приветствовать, господин староста! — обрадовался Зорин. Он действительно обрадовался. — И как же прошел ваш «последний бой», позвольте полюбопытствовать? Вы вроде умирать собирались, или я что-то путаю?

— Не обрыбилось, — подмигнул Фикус. — Масть не канает, приятель, ага?

— Да идите вы, — проворчал Марусин, отворачиваясь.

— Присаживайся, Марусин, — щедро предложил Зорин. — Будь как дома. Все нормально, не переживай, боец, теперь ты наш… Кто-нибудь видел Галку? — встрепенулся он.

— Да там она, — отмахнулся Игумнов, — возилась со своими ранеными, я только что видел. Как только началась эта кутерьма, комиссар в тыл ее отправил. Она упрямилась, кочевряжилась, так он ее пинками с высоты выбивал. И правильно, подстрели Галку — кто бы сейчас над ранеными глумился? Санитаров всех повыбило, военфельдшеру Анищенко голову взрывом оторвало — сам ее видел, бррр… ну, в смысле, голову…

— Эй, солдаты, не расслабляться! — огласил высоту хриплый вопль особиста. — Никому не спать! Всем бдить! Сейчас приду и проверю!

— Твою-то мать, — в сердцах пробормотал Гурвич.

Черт вцепился Зорину в язык.

— Вы живы, что ли, товарищ капитан? — крикнул он.

— И не надейся, Зорин! — прогремело в ответ. — И дружки твои пусть не надеются! Запомни — такие, как я, умирают только после того, как Родина прикажет!

— Ох, быстрее бы приказала… — прошептал Гурвич.

Солдаты истерично захихикали. И, слыша, что они хихикают, захихикали в соседнем окопе — хотя и не поняли над чем. И дальше стали хихикать, и еще дальше. Только мертвые молчали. Они бы и рады были, да больше не могли…

* * *

Потери в последнем бою были ужасные. В первом взводе не осталось никого. Во втором — шестеро, включая троих раненых. В третьем — тринадцать, в четвертом — восемь. Это были не просто потери — рота фактически перестала существовать. Но поставленную задачу выполнила. Логично было бы предположить, что после такого боя, смилостивившись, начальство освободит героев от наказания. Но такого не случилось. Обычный эпизод страшной войны, кому сейчас легко?

На повторную атаку немцам духа не хватило. Да и не нужна им была уже эта высота. Советские части продолжали наступление, немцы откатывались к Западной Украине, ситуация могла не меняться неделями, а могла кардинально меняться в считанные часы… Солдаты равнодушно смотрели, как танки Т-34 переползают разбитую в клочья высоту, выходят на дорогу. Шутили автоматчики в адрес заморенных штрафников — румяные, молодые, здоровые, полные сил и язвительного отношения к жизни. Пожить в тылу, впрочем, долго не дали. Прибыл посыльный из штаба дивизии — с приказом принимать (по возможности) вид маршевой колонны и следовать в Кутыники — населенный пункт в тылу советских войск, место сбора потрепанных частей…

Катились дни. Зорин уже плохо ориентировался в течении времени и населенных пунктов. Роту расквартировали в полуразбитых бараках какой-то воинской части. Состояние их было предельно аварийным, даже немцы не размещали здесь своих солдат. Но советским людям — лишь бы крыша над головой, пусть и дырявая. Прибывало пополнение, прибыл новый командир роты — некий старший лейтенант Тучков, мужик горластый, но на поверку не такой уж гнилой. Новый военком — старший лейтенант Мазарян, непонятно какой национальности, вкрадчивый, ходящий лисьей поступью, общающийся с солдатами так, словно они в позоре на всю оставшуюся и уже ничем не смоют свой позор. Прибывали лейтенанты — молодые, необстрелянные, с избытком гонора, спеси и непоколебимых знаний, как нужно воевать. И вновь трудился в своей палатке контрразведчик Чулымов, сортируя солдат на «потенциальных врагов» и «проблемных»; прибывали обозы — с амуницией, обмундированием, оружием…

А войска ушли далеко вперед — с боями, неразберихой. Первый Украинский фронт взломал оборону немцев, и 22 июля танки 63-й Челябинской Гвардейской танковой бригады полковника Фомичева при поддержке автоматчиков 29-й Гвардейской мотострелковой бригады ввязались в тяжелые бои на подступах к Львову. 24 июля танк «Гвардия» первым прорвался в центр города и достиг магистрата. Западная Украина — бывший немецкий дистрикт Галиция — оплот ОУНовцев — давалась с неимоверным трудом. Стрелковая дивизия, в которой воевала рота штрафников, двигалась севернее Львова, погружаясь в гор-но-лесистую местность. 29 июля при «поддержке» заградительного отряда рота лихой штыковой атакой взяла населенный пункт Гожель. Части местной полиции и взвод вермахта предпочли не ввязываться в бой и отступили на запад. Потери были минимальные — семеро раненых. Когда их грузили в машины медсанбата, бойцы не скрывали радости — отбыли наказание. «Откинулись, фартовые», — страдал от зависти Фикус. Двое умерли позднее от гангрены, третий — от неудачно проведенной операции по извлечению пули из пищевода…

Перевозимое на полуторках подразделение тормознули на развилке между зелеными дубравами. Ругались офицеры, какой-то замученный майор хриплым матом ссылался на распоряжение самого начальника штаба армии. В итоге роту ссадили на обочину, к грузовикам прицепили батарею сорокопяток и увезли в неизвестном направлении.

— Пешкодралом будем чапать, — прокомментировал Фикус.

Но из штабного «Виллиса» уже бежал, придерживая болтающуюся полевую сумку, запылившийся капитан — с новым приказом. Роте вменялось проделать стремительный марш-бросок через леса, поля и погосты — всего каких-то шесть миль — и оказать содействие роте НКВД, обложившей городок Гмеричи, на окраине которого особый интерес представляли материальные склады вермахта. Требовалось взять этот объект быстрее, чем фашисты увезут свое добро. А по данным разведки именно этим они сейчас и занимались. «Да что за жизнь такая нестабильная? — ворчал на марше Фикус. — Нынче здесь, завтра хрен…»

Больше всего интересовало — и куда же подевалась рота НКВД? Стыдливо отступила, постеснявшись соперничать с такой грозной силой, как штрафники? Атака была поистине образцово-показательной. Особенно после того, как ротный сдуру болтнул, что в случае успешного взятия Гмеричей они с комиссаром слегка закроют глаза на то, что штрафники там будут вытворять. Но только никаких нарушений Уголовного кодекса Союза Советских Социалистических…

— Сяськи-мосяськи! — всполошился Фикус. — А чего мы еще тут? Гражданин начальник… тьфу, как вас там… товарищ старший лейтенант… ну, мы как — по-тихому, без кипежа, или с матом-перематом?

Лавина с примкнутыми штыками вынеслась из леса и двумя колоннами покатилась на Гмеричи. Застыли в ужасе опрятные крестьянские избы, поникли подсолнухи, тоскливо замычал в коровниках крупный рогатый скот. Срочно пряталось по подполам и сараям не больно-то дружественное местное население. Колонна грузовиков бросилась к выезду из поселка, но ей уже перекрыли дорогу, ударили по колесам из ручных пулеметов, забросали гранатами. Штрафники набросились на деревню двумя штурмовыми группами. Словно орда монголо-татарская! С пулеметной вышки испуганно заголосил пулемет, кто-то упал, но это лишь добавило ярости. Стреляли на бегу, перезаряжали, неслись — по бурьяну, по канавам. Офицер на мотоцикле пытался вырваться из ада — его носило вместе с мотоциклом по дороге, съехал в кювет, задрал руки — бледный, с жалобными глазами — просто лик иконописный.