Черный штрафбат - Андрей Орлов

Из белесых завихрений выбежали двое представителей человеческой популяции — без амуниции, без тяжелого снаряжения. Пригнувшись, побежали к позициям. Дозорные из четвертого взвода. Спрыгнули в окоп, и через несколько минут по рядам прошелестело: немцы идут! Танки, пехота. И в леске, что напротив северного фланга обороны, накапливаются пехотинцы! Об этом уязвимом участке позаботились в первую очередь. Семьдесят метров открытого пространства — можно пробежать за несколько секунд, и враг уже в окопах. В этой связи северный участок усилили — закопали в землю трех пулеметчиков из второго взвода, обеспечили гранатами, поставили на подстраховку опытных бойцов…

Но наивностью немцы не страдали. Понимали, что наступление на этом фланге только выглядит простым и скорым. Да и тяжелую технику в лес не запрячешь. Сначала послышался отдаленный гул моторов. Он делался громче, явственнее, тревожнее — и вот уже как ножом по стеклу! На дороге между кромкой северного леса и заболоченной низиной показались головные машины колонны. Пятнистые «пантеры» — самые боевые и маневренные танки вермахта. Они ползли неторопливо, плавно переваливаясь через ухабы и колдобины. Одна, другая, третья… Всего четыре машины — что-то более существенное выделить из резерва фашисты не могли. Метров четыреста дистанция. Уже ближе, танки приближались — неумолимые, как судьба…

— Не стрелять! — прогремел над позициями сиплый глас комиссара Боева.

Относилось это, видно, к расчетам противотанковых ружей. Бессмысленно садить в такую даль. Другое бы дело, если из пушки… Танки остановились на дороге — так же, как и ехали, колонной. Прошла тягучая минута. Затем со скрипом стала поворачиваться башня головной машины. Повернулась вправо на тридцать градусов, и тяжелая пушка уставилась на позиции штрафников. Пришли в движение остальные башни. И вот уже четыре хобота смотрели не куда-нибудь… И штрафники на них смотрели — напряженно, с открытыми ртами, словно ожидая какого-то таинства.

— Братва, атас!!! — пронесся над траншеей истошный крик Фикуса. — Шмалять щас будут!!!

Штрафников как ветром сдуло с бруствера! Кто-то падал в проход, сворачивался улиткой, затыкал уши, кто-то пятился в блиндаж, способный превратиться в братскую могилу после точного попадания! Выстрел — и синеватый дымок из ствола… Первый снаряд разорвался с недолетом — полетели ромашки и комья земли. Второй угодил в бруствер — разворотил бревенчатый накат, покатились бревна, кого-то придавило, судя по протестующим возгласам. И начался сущий ад. Танки били прямой наводкой, добивая то, что не добили с вечера советская авиация с советской же артиллерией. Гремело повсюду, летела земля, сыпались бревна, кричали раненые. Зорин корчился на дне окопа, заткнув уши, думал про Иринку Белову, про то, как хорошо бы им сейчас вдвоем где-нибудь в прелой соломе…

Боезапас у танкистов, видимо, был ограничен. Не сорок первый. Обстрел прекратился. Зорин открыл глаза, стряхнул землю с каски. Рядом с ним в комьях глины, грязи, нанесенной ветром листвы, лежал мертвый Рыщенко. Пальцы скрючены, рот забит землей, в груди дыра размером с Московскую область. К стене траншеи привалился Ванька Чеботаев. С ужасом смотрел на своего несостоявшегося приятеля, моргал и даже не чувствовал, что ногу ему придавило огрызком бревна. Выбрался из оцепенения, хотел подняться, закричал от боли. Зорин кинулся оттаскивать бревно.

— Ты как, Ванька?

Тот привстал, потер ногу.

— Не знаю, вроде нормально…

— Держись, боец…

— Комиссара убили! — пронесся испуганный крик.

— Рота, ни шагу назад! — грозно прорычал контрразведчик Чулымов. — Стоять до последнего! Командование роты беру на себя! Приготовиться к бою!

Солдаты, стряхивая землю, припадали к амбразурам. А немцы работали методично, неспешно. Танки вернули свои башни на исходную, неторопливо поползли дальше. На уровне заболоченной низины, у края поля, стали съезжать с дороги, разворачиваться в цепь. Первый танк отправился на левый фланг и прекрасно подставил бок. Гавкнуло противотанковое ружье. Мимо. Гавкнуло второе. Стрелок рассчитывал попасть в бензобак, но попал ниже — в колесно-гусеничный механизм. Отвалилось колесо, треснул и порвался гусеничный трак, и танк со скрежетом остановился. Башня пришла в движение.

— Добейте его! — завопил кто-то. — Сейчас пальнет!

Оба противотанковых ружья ударили одновременно — бронебойно-зажигательными. Выпали из ПТР дымящиеся гильзы. Вспыхнул бензобак, и пламя мигом перекинулось на репицу — заднюю часть танковой хребтины. Стрелок не успел довернуть орудие. Распахнулся люк, и члены экипажа в черных комбинезонах полезли на свежий воздух. С позиций разразилась беспорядочная стрельба из винтовок Токарева. Один из немцев растянулся на броне — позагорать решил, и пламя тут же охватило его одежду. Второго подбили, когда он спрыгнул — проделал кульбит и уже не встал. Третий рыбкой нырнул в высокую траву, пополз за стальную махину, оттопырив зад.

— Прекратить стрельбу! — прокричал Чулымов.

Вторая махина невозмутимо проехала мимо первой, повернулась, и вот уже все три «пантеры», рассредоточившись в цепь, поползли по ромашкам на позиции штрафников. Но это был еще не апофеоз. Из окутанной туманом низины выбирались пехотинцы — в касках, со шмайссерами, с засученными рукавами. Их было много. Поначалу они шли, потом стали переходить на легкий бег, пытались по возможности укрыться за танками. До атакующей волны оставалось метров девяносто…

— Не стрелять! — кричал Чулымов. — Пусть ближе подойдут!

Но нервы у бойцов не железные. Кто-то выстрелил первым — и понеслось! Лупили из чего придется — из собственных карабинов, из трофейных автоматов, трещали пулеметы, отрывисто гавкали ПТРы. Было слышно, как крупнокалиберные патроны отскакивают от крутых скосов стальных лбов. Но вот одному из стрелков удалось попасть в водительскую амбразуру! Дело случая — просто повезло! Рвануло в нутрях стальной громады. Махина потеряла управление и под одобрительные выкрики бойцов заехала в канаву, где благополучно и встала. Оставшиеся танки открыли огонь из пушек и пулеметов. Загремели взрывы. Пехота наступала короткими перебежками. Плотный огонь прижал немцев к земле. Они перебегали по несколько человек — вставали, посылали очередь от бедра, пробегали пару метров, падали, перекатывались. Поднимались те, что были сзади… Офицер выкрикивал команды. Он не лез в гущу событий, держался сзади, руководил действиями подчиненных. Зорин ловил офицерский китель в прицел карабина. Руки тряслись, он никак не мог наладить упор. Уж слишком много отвлекающих моментов. Утвердил кое-как, затаил дыхание. Офицер приподнялся, махнул рукой и что-то прокричал. Зорин выстрелил. Офицер дернулся, сделал удивленное лицо. Что-то мимо, должно быть, просвистело. И что там, интересно, могло просвистеть? Он откатился, снова привстал, махнул другой рукой, в которой был зажат офицерский «вальтер». Зорин плавно потянул спусковой крючок. Офицер повторно дернулся, но теперь уже не удивился. Рухнул в траву и больше не вставал…

Танки въезжали на косогор. Поднималась пехота. Сорок метров оставалось до бойцов штрафной роты. Немцы размеренно бежали, постреливая от бедра. «Как в сорок первом идут», — с раздражением отметил Зорин…