Аттила, Бич Божий - Росс Лэйдлоу

— Ты не тем занялся, Руфин, — сухо сказал Аэций. — Тебе следовало стать оратором. Я скажу тебе, что важно. Выживание. Не думаешь же ты на самом деле, что то, что я делаю в Галлии, я делаю ради славы Рима? Если же так, то ты еще больший глупец, нежели я предполагал. Пойми, слабакам нет места в этом мире. Как и Юлий Цезарь до меня, в Галлии я выстраиваю лишь стартовую площадку, которая позволит мне совладать с моими политическими врагами — кто они, ты и сам знаешь. — Нацарапав несколько слов на клочке пергамента, Аэций протянул его Титу. — Вот документ о твоем увольнении со службы. Я не забыл, что ты когда-то спас мне жизнь; полагаю, теперь мы квиты. — Он окинул Тита оценивающим взглядом. — Знаешь ли, тебе бы следовало меня держаться. Сколько тебе сейчас — двадцать шесть, двадцать семь? Я мог бы что-нибудь из тебя вылепить, сам же ты никогда ничего не добьешься. Мне так и видится твоя смерть — во имя Рима, конечно же — в каком-нибудь бою с варварами, в одном из Богом забытых уголков империи. Ну а теперь, — полководец указал на засыпанный документами стол, — мне нужно готовиться к переговорам — они еще не закончились. Будь добр опустить за собой занавеску.

Кипя от возмущения — то, как была обставлена его отставка, крепко уязвило самолюбие Тита, — Руфин-младший так дернул занавеску, что едва не вырвал ее из колец, на которых она держалась. Буквально на секунду, в тот момент, когда Аэций протянул ему пергамент, Титу показалось, что в глазах полководца промелькнула тень сожаления. Очевидно, он просто ошибся.

Не доходя пары шагов до закрывавшего вход в палатку откидного полотнища, Тит заметил лежащий на столе, среди сваленных грудой листов папируса, кодекс. Необыкновенно красивый кодекс; на искусно вырезанной из слоновой кости обложке была изображена некая мифологическая сцена. Не сумев противостоять влечению, Тит ринулся к столу, схватил кодекс в руки, открыл. Вощеные дощечки были чисты, лишь одна, первая, несла на себе короткую загадочную надпись: «Его Филиппы — пятый миллиарий от А.».

Установлен во времена правления императора Флавия Валерия Константина, в пяти милях от Аримина.

Надпись (предполагаемая) на пятом миллиарии от Римини, по Виа Эмилиа, римской военной дороге

Тит проехал по длинному, в пять пролетов, Ариминскому мосту из белого мрамора, миновал триумфальную арку, возведенную еще при Августе для обозначения места пересечения Виа Фламиниа и Виа Эмилиа, и направился на северо-запад по последней.

Уходившая к югу Виа Фламиниа километров тридцать шла вдоль побережья, а затем поворачивала вглубь страны, к Риму. То была настоящая Италия: аккуратно разделенная на земельные угодья и виллы, усеянная небольшими городами, затененная Апеннинами. К северу, ограниченная с юга Виа Эмилиа, простиралась широкая аллювиальная болотистая местность бассейна реки Пад, древняя провинция Цизальпинская Галлия, совершенно не похожая на Италию и потому казавшаяся чужой, иноземной.

Расшифровать загадочную надпись из кодекса Аэция оказалось совсем не сложно. «Его Филиппы», безусловно, означало место, где должно было окончательно решиться — в ту или иную сторону — противоборство между Аэцием и его главным соперником, Бонифацием. Тит помнил: у этого города Марк Антоний и Октавиан разгромили войска Брута и Кассия. «Пятый миллиарий от А.»? «А», теоретически подходившее к любому из тысяч мест, должно, решил Тит, находиться в непосредственной близости от равеннского штаба Бонифация. Тит резонно предположил, что хлебнувший в Африке немало горя Бонифаций, подобно раненому животному, инстинктивно захочет держаться поближе к своей базе. Аэций, несомненно, тоже это понимал и собирался навязать своему сопернику битву на таких условиях, при которых сам он мог бы чувствовать себя хозяином положения.

Если исходить из этой теории, подумал юноша, то «А» (при условии, что мы будем двигаться с севера на юг по воображаемой дуге, проведенной над Адриатикой) — это один из следующих населенных пунктов: Аквилея, Алтин, Атесте, Аримин, Анкона. Весьма вероятно, что это — Аримин, ближайший из этого перечня к Равенне город. Он уже исследовал местность в радиусе нескольких сотен шагов от пятого миллиария как по Виа Попилиа (прибрежной дороге, ведшей от Аримина в Аквилею), так и по Виа Фламиниа. Установленный на первой из этих дорог пятый миллиарий окружали солончаковые болота, дюны и лагуны — абсолютно неподходящее для сражения место, решил Тит. Проехав восемь километров по Виа Фламиниа, юноша обнаружил себя посреди пахотных земель — тоже не самый идеальный вариант для размещения войск. «Пятый миллиарий», на какой бы из дорог он ни находился, должен располагаться в местности, которая гарантировала бы Аэцию тактическое превосходство, такой местности, куда можно было бы убедить Бонифация привести его армию. Кроме двух этих дорог, из Аримина вела лишь Виа Эмилиа, по которой Тит теперь и ехал. Приближалась осень. Зимой в этих местах часто идут дожди и дует холодный альпийский ветер. Скорее всего, Аэций не планирует сразиться с Бонифацием раньше весны, что дает обеим сторонам время на подготовку. «Чего Бонифаций еще не знает, так это, что все его приготовления во многом будут зависеть от того, что мне удастся разузнать», — улыбнулся Тит.

Ведя свою лошадь по ровной обочине прямой, как стрела, Виа Эмилиа, Тит уже через час оказался у пятого миллиария. Тот представлял собой цилиндрический столб из известняка, установленный на прямоугольном постаменте и несший на себе такую надпись: «IMP. CAES. FLAV. VAL. CONSTANTINO: AB ARIMINO M. P. V.».

Юноша сверился со своей дорожной картой, на которой Виа Эмилиа была разделена на части, и занес в нее бросающиеся в глаза особенности окружавшего его ландшафта. Внизу, под дорогой, протекала по дренажной галерее небольшая речушка Узо. (Где-то впереди, в паре километров отсюда, течет знаменитый Рубикон, вспомнил Тит.) К северу от дороги простирались огромные заросли тростника. Тит пометил их на карте и подписал чуть ниже: «cuniculi», сточные каналы. Юноша посмотрел направо — сплошные болота. Фактически, Виа Эмилиа представляла собой возведенную над топями насыпную дорогу, пусть и довольно широкую.

Тита Валерия Руфина охватило отчаяние. Несмотря на близость Рубикона, историческая ассоциация с которым вполне могла привлечь Бонифация, из трех возможных вариантов этот выглядел наименее обещающим. С точки зрения тактики ни один из исследованных им районов не внушал оптимизма. «Возможно, я ошибся и «А» — это не Аримин, а нечто иное. Начался дождь, и настроение Тита упало до предела. В считаные минуты он промок до нитки; собираясь в огромные лужи, дождевые потоки стекали в придорожные рвы. Тит уже развернул лошадь в сторону города, когда услышал громкое журчание — то бежала по дренажным канавам вода. Лицо Руфина просветлело: вот они, Филиппы, выбранные Аэцием для Бонифация.

Вечные холмы не меняются подобно лицам людей.

Тацит. Анналы. 110 г.

Подойдя к западным воротам равеннского императорского дворца и попросив проводить его к Бонифацию, Тит получил вежливый, но твердый отказ.

— Извините, господин, — сказал один из стражников. — У нас приказ: вас не пропускать.