Путешествие за счастьем. Почтовые открытки из Греции - Виктория Хислоп

Из Превезы я направился на восток — в Карпенисион. Случайно свернул не в ту сторону и совершенно потерялся на безымянной дороге высоко в горах. Много часов я блуждал один, вдали от цивилизации, но одиночество бодрило меня. Оказался я там не по своей воле, но дорога вывела меня к волшебным пейзажам, которых я бы никогда не увидел, если бы не заблудился. Я начал задумываться о счастливых совпадениях. Могут ли ошибки развернуть нашу жизнь к лучшему? Может ли то, что казалось катастрофой, пойти во благо? Мне хотелось надеяться на это. По крайней мере, я стал рассматривать такую вероятность. Высоко в диких горах на меня снизошли мгновения свободы и легкости.

Элли отложила блокнот. Она провела в Греции уже четыре дня и наслаждалась каждой минутой своего отпуска. Утром она купалась и загорала на берегу у отеля в Толоне, а затем ездила на автобусе в Нафплион, где каждый день обследовала что-нибудь новенькое — замок, церковь, музей. История щедро одарила этот прекрасный город, как и писал об этом Энтони[33]. Элли выпивала стаканчик вина в кафе на площади и спешила на автобус, чтобы успеть к обеду. На второй день она отправила открытку матери, зная, что та ждет весточки от нее. Писать открытки казалось делом старомодным, потом приходилось приклеивать шесть марок — места для адреса почти не оставалось. Она улыбалась, восторженно написав про Нафплион: «В нем есть что-то особенное». Если бы у нее не было доказательств в виде открыток от Энтони, Элли бы не верила, что они дойдут до адресата. Друзьям она разослала по электронке селфи на фоне моря.

Элли открывала блокнот Энтони по вечерам и читала по нескольку историй в день на балконе. Ей для чтения требовалась особая атмосфера — тишина, яркие звезды, умиротворяющий ритм пения цикад, мягкий плеск волн, накатывающих на берег. Ей казалось, что именно в такой обстановке нужно читать мысли незнакомого человека — в уединении и тиши, не нарушаемой грохотом поп-музыки в баре или стуком мяча на теннисном корте. Иногда Элли поглядывала на карту, прикидывая расстояние от Нафплиона до тех мест, которые посещал Энтони. Максимум ее устремлений ограничивался однодневной поездкой в Превезу или Патры, но портье сказал ей, что за один день она не успеет съездить даже в Каламату. Что ж, придется оставаться здесь. И Толон, и Нафплион были так прекрасны, что она не возражала. Пока ей придется довольствоваться описаниями, сделанными рукой Энтони.

Она начала осваиваться в Греции — благодаря и голубому блокноту, и личным наблюдениям. Она постепенно проникалась духом этой страны, пленялась мелодией языка, ее покоряли улыбки людей и даже ароматы еды… Элли начинала понимать, почему Энтони решил продолжить свои странствия, вместо того чтобы вернуться в Лондон в преддверии безотрадной осени. Осень выдалась одной из самых дождливых в истории, и Элли радовалась тому, что Энтони остался в Греции. Бесконечно серые дни не способствовали бы улучшению его настроения.

У Элли не было серьезных отношений с мужчинами, и, уж конечно, ни один из них не причинял ей такой боли. У подружек случались душевные травмы, и она с готовностью подставляла им плечо, чтобы те поплакались, но сама никак не ожидала подобных эмоций со стороны мужчины, и горечь, о которой писал Энтони, казалась ей очень странной и чересчур сильной.

И в праздники, и в будни Элли всегда была одна, и в этом смысле они с Энтони были похожи. Она знала, что другие постояльцы отеля находили курьезным ее вечное одиночество, и ей хотелось повесить на шею беджик, извещающий, что ей все равно. Как-то вечером одна очень милая пожилая пара настояла, чтобы Элли присоединилась к ним за обедом; еще до того, как принесли главное блюдо, она узнала массу подробностей об экзаменационных оценках их внучки и карибском круизе, в котором супруги побывали в прошлом году. Одиночество было бесконечно предпочтительнее, и теперь она со стаканом вина в руке тихо удалялась на свой балкон сразу же по окончании обеда.

Тем вечером, сидя на пластиковом стуле и упираясь пальцами ног в металлическое ограждение балкона, она задумалась об ощущении «свободы и легкости», испытанном Энтони. Может быть, этому способствовало охлажденное вино. Ей показалось, что она плывет в воздухе, в котором разлит абсолютный покой. То было драгоценное мгновение — оно мелькнуло и пропало. Со спокойствием и любопытством Элли продолжила чтение.

Я почти исчерпал все известные мне слова, чтобы описать красоту этой страны. Наверное, греки, в особенности те, кто не выезжал за пределы родины, думают, что и остальной мир выглядит так же, а возможно, они настолько привыкли к этим красотам, что уже не замечают их. У меня в Греции случалось столько минут любви с первого взгляда, столько мгновений, когда меня словно поражала молния, — по-гречески это называется керавноволос [34]. Я с нетерпением наркомана жду, когда сердце в следующий раз захлебнется от восторга перед неожиданным пейзажем.

Судя по скульптуре и архитектуре, красота имела для греков немаловажное значение в древности. Когда я смотрю на артефакт за стеклом — артефакт, которому пять тысяч лет (например, кикладская керамика), — я вижу, что это не чисто функциональный предмет. Греки не только понимали красоту — они ей поклонялись.

Наверное, поэтому меня охватывает ужас, когда я вижу в Греции какое-то уродство. Что-нибудь прекрасное меня заставляет замереть на месте. Но иногда я застываю при виде какого-нибудь убожества. Эта страна во всем чемпион крайностей. Есть пейзажи, изуродованные бетонными сооружениями, которые возведены до половины и брошены, возможно еще на тысячу лет, — видимо, строительство отеля, фабрики или торгового центра было внезапно прекращено по неясной причине. Но даже если оно завершено, я порой с ужасом и недоумением взираю на эти девятиэтажки с желтоватыми мутными окнами и потрескавшимися бетонными стенами. В некоторых номах, кажется, никто не регулирует строительство. Стиль, цвет, материалы сталкиваются между собой, как митингующие граждане и полицейские отряды по подавлению беспорядков.

Как-то раз к концу января я увидел по дороге дамбу. Громадную заброшенную дамбу. Ржавеющие механизмы, предназначенные для генерации электричества, тонны бетона, разрисованного граффити, которые теперь можно увидеть повсюду… Это преступление, окно в ад. Уродливое сооружение навечно останется открытой раной, самым постыдным поруганием пейзажа, какое я видел. Миллионы евро, выброшенные на ветер, — они ведь обогатили кого-то… Я представляю себе туристов через две тысячи лет, которые пытаются понять: Акрополь и дамба на Ахелоосе — неужели такое возможно в одной стране? Что здесь случилось? Это будет тайной почище Фестского диска[35].