Минута после полуночи - Лиза Марич

Снимок на море. Девочка сидит в центре огромного полосатого надувного круга, женщина тайком строит ей «рожки» за спиной.

Терраса с видом на смутно знакомый беломраморный город. Полоска моря на горизонте, вьющиеся растения на веранде, столик с большой вазой фруктов и открытой бутылкой вина. Веселые лица родителей.

Распахнутый багажник автомобиля. Иномарка, странно выглядевшая на старом снимке. Мужчина достает из багажника плед, женщина дремлет в шезлонге, подставив солнцу лицо. Девочка показывает фотографу язык.

Старых фотографий немного, и каждая тщательно вставлена в прорези на странице. На последней — школьница в белом фартуке за партой, с чинно сложенными руками. Губы сжаты, словно девочка изо всех сил старается не рассмеяться.

Алимов достал снимок и перевернул. На пожелтевшем обороте быстрым изящным почерком написано: «Ирочка идет во второй класс». И проставлена дата: 1 сентября 1980 года.

Алимов аккуратно вставил снимок на место и закрыл альбом.

— Что-нибудь еще? — спросила уставшая домработница.

— Нет, пожалуй, все, — ответил Алимов и встал с кресла. — Спасибо.

Между фотографиями оперной примадонны и восьмилетней второклассницы зияла дискретная черная дыра.

Павел Платоныч Дубов оказался высоким мужчиной с превосходным цветом лица, полными сочными губами и густой каштановой шевелюрой. На слегка располневшей фигуре отлично сидел сшитый на заказ костюм, в галстуке поблескивала старомодная золотая булавка. Тонкое обручальное кольцо, врезавшееся в безымянный палец, и золотой портсигар завершали список аксессуаров.

— Скажите, у вас есть ключи от квартиры Ирины Витальевны?

— Бог с вами, голубчик! Нет и не было!

— А у Анны Петровны?

— Конечно, есть!

— Она не могла сделать дубликат и передать его кому-то другому?

Дубов расхохотался.

— Голубчик, Анна Петровна простая женщина в хорошем смысле этого слова. Она не способна даже на простенькую интригу, не говоря уж об уголовном преступлении. Она честно зарабатывает свой хлеб и лишена соблазнов. Проверено, и не раз.

Стены кабинета были оклеены афишами с фотографиями Извольской. Говорил Павел Платоныч громко, смеялся жизнерадостно.

Однако при упоминании имени Красовского веселость собеседника как рукой сняло.

— Говорил я Ирине, не связывайся с темной лошадкой! — сказал он с каким-то ожесточением. — Кто он такой, откуда вынырнул четыре года назад? Репутации в театральном мире никакой, какие-то рваные лохмотья вместо биографии… Совладелец казино! Это повод, чтобы заниматься меценатством?

— Мамонтов, помнится, тоже не имел отношения… — начал Алимов, но Дубов раздраженно перебил:

— Голубчик, вы не равняйте божий дар с… рулеткой! Савва Яковлевич, слава богу, был образованным человеком! Между прочим, сам пел в любительских спектаклях, писал и переводил либретто и оперную механику знал очень хорошо! А тут что имеем? Эмигранта с дипломом Института экономики Адама Смита?

— Никита Сергеевич умеет считать деньги, — осторожно сказал Алимов. Ему не хотелось раздражать вспыльчивого собеседника. — Театр приносит стабильный доход.

— Ярмарочный балаган, а не театр! — отрезал Дубов. — Ритуалы вуду на сцене! О боже! — Он закатил глаза и попытался хрустнуть мясистыми пальцами. — Поймите, опера — искусство элитарное! Оно просто по определению не может быть высокодоходным! Вы когда-нибудь слышали, чтобы на биржу выбросили акции Ла Скала, или Метрополитен-опера? — Алимов покачал головой. — И не услышите, потому что дивиденды будут в районе статистической погрешности! Это вам не трюки с отрубанием петушиных голов! Оперу опекают святые фанатики, а не бизнесмены!

Он нервно поправил галстук.

— Как я просил Ирину, как я ее уговаривал не делать глупостей! — продолжал Дубов. — Нет, уперлась — и все! Ну, хорошо, выпала ты на год из обоймы — подожди немного, все образуется! Не хватайся за первое попавшееся предложение…

— То есть как это — «выпала из обоймы»? — быстро перебил Алимов.

Дубов изумленно взглянул на него.

— А вы не знаете? Ирина полтора года назад попала в больницу. Ей пришлось отменить гастроли. Об этом много писали.

— Что-то серьезное?

Дубов отмахнулся широкой ладонью.

— Да нет, обычный нервный срыв на почве переутомления. Поймите, Ира очень рано взлетела на оперный Олимп, а жизнь там — не приведи господь! Связочки-то, — Дубов похлопал себя по подбородку, — не стальные! Скрипка Страдивари с каждым годом дорожает, потому что звук у старых мастеров со временем не тускнеет. А человеческий организм изнашивается гораздо быстрее, чем нам хочется. — Дубов хлопнул себя по груди и пропел сочным баритоном: — Ма-мэ-ми-мо-му-у-у! Понервничал — не звучит! Не выспался — не звучит! Холодное, горячее, острое, соленое — не звучит! Полежал на солнце — не звучит! Окунулся в бассейн — не звучит! Я не шучу! Великие певцы принимают эту жизнь дозированно, как Митридат яды! — Он перевел дыхание. — Если бы Ирина не уперлась и не подписала контракт с Красовским, то сейчас репетировала бы «Мадам Баттерфляй» в Италии! Да что уж теперь… Спасибо, что подоспели три приличных контракта. Так что после Нового года Ирина отряхнет, так сказать, прах этой авантюры со своих туфелек.

Он сунул в рот тонкую коричневую сигарету.

— Значит, Ирина Витальевна по-прежнему востребована? — спросил Алимов.

— На год вперед, — договорил Дубов сквозь сжатые зубы, чиркая спичкой. Выпустил ароматное ванильное облако и пожал плечами, разгоняя дым ладонью. — Обычная ситуация для звезды такого уровня. Хотя, конечно, — Он заколебался, — многое будет зависеть от того, как она споет Юдифь. Все-таки год молчания, сами понимаете, продюсеры замерли в ожидании. Ладно! — Он махнул рукой. — Никому не известный театр — это, конечно, плохо. Но не успела Ирина начать репетировать, как посыпались все эти… — Дубов поискал слово, — пакости! Не имеет права звезда такого ранга попадать в неприличные истории!

— Вы имеете в виду анонимные письма?

— «Письма», — брезгливо повторил Дубов. — Вот именно, «письма»! Где только Ира ни пела — никогда ничего подобного! Оперные звезды любовью друг к другу не пылают, но по крайней мере держат свои чувства при себе! Попомните мое слово: эта ненормальная девица однажды Ирину задушит. Или пристрелит этого… мецената. Роковой мужчина! Две любовницы на одной сцене! И чем прельстил, сатир?!

Дубов вдруг осекся и закашлялся.

— Конечно, это не мое дело, — поправился он тоном ниже. — Личная жизнь Ирины меня не касается… но только до тех пор, пока она не мешает работе!

— Вы серьезно считаете, что все случившееся — женская месть?

Дубов выпустил еще одно дымное колечко, с интересом разглядывая собеседника.