О Южной Корее и не только. Размышления Посла России - Глеб Александрович Ивашенцов

преддверии столетия подвига «Варяга» российская сторона выступила с инициативой сооружения в Инчхоне памятника русским морякам, это встретило сопротивление определенных местных кругов, и лишь благодаря личной поддержке мэра Инчхона Ан Сан Су, впоследствии моего хорошего друга, такой памятник был поставлен.

Ежегодно 9 февраля, в годовщину подвига «Варяга», мы с генерал-майором Н.И.Кудрявцевым, военным атташе при Посольстве России в Республике Корея, выходили в море на катере, который нам любезно выделяло командование южнокорейских ВМС, к месту, где проходил бой, и спускали на воду венок как дань памяти русским героям. Другой венок затем возлагался нами в Инчхоне к памятнику морякам «Варяга»).

Японцы, превратившие Корею в 1910 г. в свою колонию, не просто захлопнули для России дверь в эту страну. Они последовательно насаждали в сознании корейцев представление об их северном соседе, как об изначально агрессивном, экспансионистском государстве, населенном грубыми, жестокими и безнравственными людьми, и представляющем исконную угрозу Корее.

Сошлюсь на характерный пример, который привела мне как-то видный корейский профессор-русист, бывший Посол Республики Корея в Москве г-жа Ли Ен Хо. Ее бабушку шестилетней девочкой родители отдали в японский детский сад. Дело было в 1906 или 1907 году. Первое, чему научили корейских малышей японские воспитатели, была песенка о том, что самый злой человек на Земле – это генерал Куропаткин (главнокомандующий русскими войсками в русско-японской войне – прим. авт.).

В университетах, открытых японцами в Корее, в издаваемых японцами для корейцев газетах и книгах настоятельно проводился тезис о том, что не захвати Корею Япония, ее захватила бы Россия, и это обернулось бы для корейцев куда более тяжкими последствиями.

Японская русофобская пропаганда столетней давности, к сожалению, остается весьма живучей. Ее отголоски до сих время от времени продолжают, например, звучать в работах некоторых южнокорейских историков, хотя исторические документы неопровержимо свидетельствуют: Россия никогда не претендовала на какое-либо доминирование в Корее, не говоря уже о разработке планов ее аннексии и включения в состав Российской империи. В 1920-е и 1930– е годы японская пропаганда в Корее дополнила облик злобного русского медведя, разевающего свою огромную пасть на соседей, эмблемой с серпом и молотом и красной звездой. Если прежняя Россия подавалась как просто «угроза с Севера», то Советский Союз представал носителем еще и гораздо более опасной в глазах тогдашнего Токио «коммунистической угрозы».

Решающая роль Советского Союза в освобождении страны от японского колониального ига в 1945 году обусловила своего рода «просоветскую волну» в Корее. Но в ее южной части и правые корейские политики, кредо которых был антикоммунизм, и американские оккупационные власти постарались как можно скорее вытравить доброе отношение к нашей стране. А в 1950 году началась Корейская война, в которой симпатии СССР были на стороне Севера, и на сорок лет – до конца 1980-х Советский Союз, Россия, Москва стали для южнокорейцев табу. Были запрещены любые контакты, поездки, переписка, чтение советских газет и журналов.

Нужно признаться, что и с советской стороны контакты с южнокорейцами, прежде всего официальными лицами, в то время, мягко говоря, не поощрялись. Свою немалую роль в этом играли товарищи из КНДР. Вспоминаю свою первую дипломатическую командировку в Дели в 1970-х. На большом приеме в иностранном посольстве кто-то из западных коллег как бы невзначай представляет тебе одетого в стандартный европейский костюм доброжелательно улыбающегося человека азиатской внешности: «Познакомься, – затем, помедлив, – это мой корейский друг». Понимаешь, что этот «друг»– из Сеула, товарищи из Пхеньяна носили кители и значки с портретом Ким Ир Сена. Но что делать, не поворачиваться же спиной, тем более, что южнокореец уже протянул руку для рукопожатия. Поздороваешься, затем откланяешься. Но на следующий день советник-посланник, а то и сам посол делает замечание: «Вчера на приеме Вы беседовали с сотрудником Посольства Южной Кореи. Вы же знаете, у нас с этим государством нет дипломатических отношений. Так что настоятельно рекомендую впредь в подобные контакты не вступать». Все ясно: товарищи из Посольства КНДР, тоже присутствовавшие на вчерашнем приеме, своим всевидящим оком зафиксировали мое рукопожатие с южнокорейцем и не преминули «капнуть» в наше Посольство.

Несмотря на отсутствие официальных контактов, в Корею, однако, еще во времена японской оккупации проникала русская культура. Причем проникновение это происходило через Японию. Корейцы, учившиеся в Японии или общавшиеся с японскими интеллигентами в Корее, узнавали о том, что есть музыка Чайковского, система Станиславского, русский балет (с гастролей в 1922 г. Анны Павловой в Японии возник огромный интерес к классической хореографии), но главное – знакомились с великой русской литературой. Они читали Толстого, Чехова, Достоевского в переводах на японский, переводы на корейский потом делались с японских текстов, поскольку переводчиков с русского в тогдашней Корее просто не было. Уже упоминавшийся основатель южнокорейской корпорации «Лотте», очень пожилой Син Кек Хо, начинавший свое дело в Японии, рассказывал мне о том огромном впечатлении, которое произвели на него в молодости прочитанные на японском романы Достоевского.

В свою очередь, тоже уже отнюдь не молодые профессора южнокорейских университетов ностальгически вспоминали, как на рубеже пятидесятых– шестидесятых годов они передавали друг другу из-под полы роман Горького «Мать» и, собираясь тайком, ставили пластинки с записью «Стеньки Разина», считая ее самой революционной песней, и воодушевленно хором подпевали непонятным им русским словам.

В шестидесятые-семидесятые годы кто-то из южнокорейцев поехал учить русский в Англию или США, появились первые кафедры русского языка и в университетах Южной Кореи, южнокорейские издательства стали издавать русскую классику и даже кое-что из советской литературы в переводах на корейский язык.

Наведение мостов между Москвой и Сеулом

Первый широкий контакт между советскими людьми и южнокорейцами произошел во время Олимпийских Игр в Сеуле в 1988 году. Тогдашний СССР уже не выглядел в глазах южнокорейцев «империей зла», каким его им всего за несколько лет до этого представляла американская и их собственная пропаганда, мрачным коммунистическим мастодонтом, ощетинившимся баллистическими ракетами и накачивающим военные мускулы Пхеньяна.

Наша страна была в ореоле перестройки, гласности, нового мышления и плюрализма, на телеэкранах неустанно мелькал велеречивый Горбачев, обнимавшийся с главным антикоммунистом Рейганом. Да и олимпийская Южная Корея была уже другой, она демократизировалась, высвобождалась от пут военных диктатур. Советские спортсмены приехали в современный, чистый и светлый город, населенный улыбчивыми, доброжелательными людьми. И в Москве, и в Сеуле люди были убеждены, что две наши страны, оставив в прошлом авторитарные системы, СССР – коммунистическую, а Южная Корея – антикоммунистическую, смогут теперь на основе обоюдной приверженности демократическим идеалам выйти на путь добрососедства и тесного взаимодействия.

Поэтому после того, как 30 сентября 1990 г. между Советским Союзом и Республикой