Легкие шаги безумия - Полина Дашкова

«Да что со мной? – подумала она раздраженно. – Может, надопросто выспаться? Наверное, я переоцениваю свои возможности. Нельзя так малоспать. Это сказывается рано или поздно – голова болит, чашки бьются, милыедокторши вызывают незаслуженное отвращение… Так нельзя. Надо сейчас погулять сЛизонькой и лечь сегодня пораньше, плюнуть на работу и выспаться наконец».

Она одела Лизу и решила дойти до Патриарших, там хотькакая-то иллюзия свежего воздуха и дорожки более или менее чистые. Идти былонедалеко, правда, придется тащить коляску вниз и вверх по ступенькам подземногоперехода через Садовое кольцо. Но Лена привыкла, иногда кто-нибудь помогал.

– Это была злая тетя, – неожиданно сообщила Лиза, когда Ленамужественно приподняла и понесла вниз по ступенькам прогулочную коляску.

К вечеру подморозило, и ступеньки стали скользкими. Но Ленаимела солидный опыт в перетаскивании коляски. Она ступала медленно и осторожно.

– Почему злая, Лизонька? – поинтересовалась она,благополучно пройдя скользкую лестницу и с облегчением ставя колеса коляски нагладкий пол подземного перехода.

– Плохая, – мрачно сказала Лиза, – злая тетя. Навстречу шелмальчик лет двенадцати и вел на поводке огромного черного дога в наморднике.Лиза тотчас вскочила в коляске и радостно закричала:

– Какая собака! Ой, какая большая собака! Зачем у нееботинок на лице?

– Это намордник, – стала объяснять Лена, – надевают большимсобакам на всякий случай. Вдруг собаке что-то не понравится, она захочетукусить…

– А ей не больно? – озабоченно поинтересовалась Лиза.

Она очень любила собак. Старенькая такса Пиня умерла всегодва месяца назад, Лиза помнила старика до сих пор, хотя у таких маленьких детейкороткая память. Она, конечно, не понимала, что такое «умер», ей сказали, будтоПиня уехал в сказочную собачью страну, в общем, наплели что-то…

Теперь все шоколадные таксы, встречавшиеся на улице, былидля нее Пинями, но и на больших собак она реагировала очень бурно. Дог внаморднике оказался, разумеется, интересней «злой тети». Он был здесь и сейчас,а тетя ушла, исчезла, и Лиза быстро забыла о ней. А Лена была рада не возвращатьсябольше к этой теме.

Подниматься вверх с коляской было не так опасно, какспускаться, меньше шансов поскользнуться на замерзших ступенях, затозначительно тяжелей. Но Лене повезло, ей помог какой-то пожилой мужчина. Ондержал коляску с одной стороны, Лена с другой.

– Ой, да ведь это Лизонька Кротова! – услышала Лена голос заспиной.

Коляска была уже наверху, а рядом с мужчиной возниклапожилая женщина. Лена узнала участкового врача Светлану Игоревну. Мужчина,который помог нести коляску, был ее мужем.

Они жили неподалеку от Патриарших, и Лена проводила их додома.

– К нам сегодня приходили из поликлиники, у вас сейчаскакой-то профилактический осмотр, – сообщила Лена.

– У нас? Осмотр? – удивилась Светлана Игоревна. – Да что вы!Сейчас ничего такого нет… А кто именно к вам приходил? Вы фамилию спросили?

Лена почувствовала неприятный холод в животе. Она вкратцерассказала о сегодняшнем визите, надеясь, что он все-таки мог иметь отношение кполиклинике.

– Как, вы сказали, зовут эту женщину? Валентина Юрьевна? –тревожно спросила Светлана Игоревна. Лена кивнула.

– И она просидела у вас почти два часа? А вы проверили вдоме ничего не пропало?

– Честно говоря, мне это в голову не пришло… – растеряннопризналась Лена. – Она была в белом халате, с фонендоскопом, ребенкаосматривала вполне профессионально…

– Нельзя быть такой доверчивой в наше время, – покачалголовой муж Светланы Игоревны, – сейчас столько квартирных краж, это могла бытьнаводчица, да мало ли? Ведь вы не вызывали врача и пустили в дом постороннегочеловека!

Холод в животе не проходил, к нему прибавиласьотвратительная слабость – до дрожи в коленках. Возвращаясь домой, Ленавспоминала все подробности разговора со «злой тетей», и в голове быстровыстроилась странная цепочка, которая шла от неизвестной женщины, выдававшейсебя зачем-то за детского врача, к суициду, а от суицида – к Мите Синицыну.

Если бы Сережа был дома, было бы не так страшно, но онвернется не скоро. Лена пыталась уговорить себя, что никакой связи междуфальшивой докторшей и самоубийством Мити нет и быть не может. Все это – чистаяфантазия, и докторша действительно наводчица. Надо обязательно проверить, непропало ли что-нибудь в доме, и позвонить Мишане Сичкину, посоветоваться, какобезопасить себя в такой ситуации…

Но странные, однако, пошли наводчики – не жалеют времени,профессионально осматривают ребенка, дают разумные и дельные советы, а потомрассуждают о психологии суицидентов. «Впрочем, откуда мне знать, как ведут себянаводчики? К счастью, у меня пока что не было опыта общения с ними», –усмехнулась про себя Лена.

Оттого, что она позволила неизвестно кому не только войти вдом, но и прикоснуться к ребенку, было особенно противно.

– Надо уметь радоваться жизни, солнышку, первому снегу,весенней травке, – говорила Регине мама.

Мама была тихой, интеллигентной, некрасивой. Одинокаябиблиотекарша, старая дева, на сорок первом году жизни отдалась подвыпившемуэлектрику Кирилке, разбитному тридцатилетнему мужичонке, который только чтовернулся с фронта.

Он пришел в библиотеку морозным январским вечером чинитьпроводку. На улице было минус сорок. Известно, какие лютые зимы бывают вСибири… От жарко натопленной русской печки по читальному залу разливалосьсонное, томное тепло. Все ушли домой, к своим семьям. А Вале Градской спешитьбыло некуда. Ее попросили дождаться припозднившегося электрика.

Этот жалкий демобилизованный солдатик с картофельно-толстымносом, скошенным подбородком, пошлой ухмылочкой на губах стал случайным отцомРегины Валентиновны Градской.

Все случилось быстро и грубо, на истертом дореволюционномдиване, в читальном зале, под большими портретами классиков русской литературы.

– Зачем ты мне это рассказала? – спрашивала маму Регина всвои восемнадцать лет. – Неужели ты не могла придумать какую-нибудь красивуюромантическую историю про погибшего во льдах героя-полярника, про широкоплечегофронтовика с орденами на груди? Зачем мне знать, что мой отец – спившийся ублюдокКирилка.

– Он воевал… – отвечала мама с виноватой улыбкой.

– Он жалкий ублюдок! – кричала Регина. – Он урод! От такихнельзя рожать!