Библейские истории для взрослых - Джеймс Морроу

Президент остановил такси. Сняв цилиндр, он с трудом втиснул свои шесть футов и четыре дюйма на заднее сиденье — никогда не садись впереди, инструктировал его Аарон Грин — и весело поздоровался:

— Доброе утро.

Водитель, толстая краснощекая тетка, приспустила мягкую, похожую на резиновую перегородку.

— Линкольн, верно? — крикнула она в щель, как Пирам Фисбе. — Вы, должно быть, Эйб Линкольн. Костюмированная партия?

— Республиканская.

— Куда?

— Бостон.

«Если какой-либо город и застрял в прошлом, — решил Эйб, — то это Бостон».

— Бостон в Массачусетсе?

— Верно.

— Э, да это безумие, шеф. Не меньше семи часов, да и то если все время выжимать железку до предела. Придется заплатить и за обратную ходку.

Президент достал из пальто мешочек с деньгами. Даже если это всего лишь тщеславие, валюта двадцатого века доставляла ему эстетическое удовлетворение — этот благородный профиль на пенни, этот красивый, в три четверти, поворот лица на пятицентовых монетах. Насколько можно было судить, он и Вашингтон были единственными, кто попал на деньги дважды.

— Сколько всего?

— Вы серьезно? Возможно, четыреста долларов.

Эйб отсчитал названную сумму и сунул банкноты в окошко.

— Отвезите меня в Бостон.

— Они восхитительны! — воскликнула Таня, когда вместе с Уолтером проходила мимо витрины «Суперработорговца» фирмы «Сони», торгового центра на Чест-Хилл-Молл, уступающего по размерам только магазину спортивных товаров. — О, посмотри на того — какие большие уши!

Недавно отлученные от груди младенцы копошились в переполненных стеклянных клетках, спотыкаясь друг о друга, сжимая в ручонках набитые опилками бурильные молотки и игрушечные садовые шланги.

Когда Уолтер остановил взгляд на лице дочери, то едва не зажмурился от исходившего от нее сияния.

— Таня! У меня для тебя плохие новости. Джимми серьезно болен.

— Болен? А выглядит вполне нормально.

— Это нильская лихорадка, золотце. Он может умереть.

— Умереть?

Ангельское личико девочки сморщилось, она силилась сдержать слезы. Какой мужественный маленький персик.

— Скоро?

— Скоро.

Горло Уолтера вспухло, словно сломанная лодыжка.

— Вот что я скажу тебе, дорогая. Давай прямо сейчас пойдем и выберем младенца. Скажем, чтобы отложили его, пока…

— Пока Джимми, — она сглотнула слезы, — уйдет от нас?

— Ага.

— Бедняга Джимми.

Сладкий, бодрящий аромат новорожденных младенцев пахнул в ноздри Уолтеру, когда они приближались к прилавку, за которым жилистый азиат, высунув кончик языка, старательно расставлял на витрине угощения Смоляного Чучелка.

— Ага! Этой девочке нужен друг, — пропел он, сверкнув дежурной улыбкой.

— У нашего лучшего раба — нильская лихорадка, — объяснил Уолтер, — и мы хотели…

— Все ясно. — Продавец поднял ладонь, словно останавливая движение. — Можем придержать для вас одного до августа.

— Боюсь, так долго не понадобится.

Продавец подвел их к клетке с детенышем, покусывающим пластмассовую газонокосилку. На ярлыке было указано: мужской пол, десять месяцев. 399,95 долларов.

— Привезли только вчера. Научится не пачкать за две недели, это мы гарантируем.

— Прививки сделаны?

— А как же. Ревакцинация против полиомиелита в следующем месяце.

— О, папочка, он мне так нравится, — захлебываясь от восторга, запрыгала на месте Таня. — Ну очень-очень нравится. Давай заберем его домой сегодня же!

— Нет, персик, Джимми будет ревновать.

Уолтер подмигнул продавцу, суя двадцатку.

— Позаботьтесь, пусть ему дадут чего-нибудь вкусненького в выходные, ладно?

— Разумеется.

— Папуля?

— Что, персик?

— Когда Джимми умрет, он отправится в рай для рабов? Он увидит там своих старых друзей?

— Ну конечно.

— И Баззи?

— Он обязательно встретит там Баззи.

Гордая улыбка озарила лицо Уолтера. Баззи умер, когда Тане было только четыре, и надо же, она помнила его, действительно помнила!

Будущее состоит из острых углов и полированных граней, думал Эйб, выбираясь из такси и разгибая длинные занемевшие конечности. Бостон превратился в беспорядочное нагромождение из кирпича и камня, асфальта и стекла, железа и стали.

— Подождите здесь, — приказал водителю.

Он вошел в городской парк. Поистине милое местечко, решил он, медленно проходя мимо бригады рабов, засаживавших цветами клумбы — трепетные тюльпаны, танцующие гладиолусы, высокомерные нарциссы с поджатыми губками. Неподалеку, на водном велосипеде в форме лебедя, педали которого крутил сердитого вида старый негр с обсидиановой кожей, каталась семья белых, сопровождаемая возмущенными утками.

Выйдя из парка, Эйб пошел по Бойлстон-стрит. За сотню ярдов впереди под гигантской конструкцией, Башней Джона Хэнкока, дородный надсмотрщик-ирландец поднимал платформу с дюжиной рабов, обвешанных емкостями с жидкостью для мытья окон. Боже мой, вот это работенка — на этот фасад, должно быть, пошло миллион квадратных ярдов зеркального стекла!

Жесткий, неласковый — и все же город вызывал у Эйба чувство умиротворения.

В последние месяцы он начал понимать истинную причину войны. Дело было не в рабстве. Как и во всем, что касалось политики, главная проблема — власть. Южане вышли из Федерации потому, что отчаялись когда-либо захватить верховную власть в государстве; пока судьба Южных Штатов зависела от закопченного неотесанного индустриального Севера, они никоим образом не могли раскрыть весь свой потенциал. Пытаясь распространить рабство на северные территории, южане, как те, которые ненавидели институт рабства, так и те, кому он был по душе, говорили на одном языке, и слова этого языка звучали так: «Подлинная судьба Республики очевидна: аграрная утопия, теперь и навсегда».

Но вот Бостон, переполненный рабами и шагающий к прогрессу гигантскими шагами. Очевидно, Договор Сьюарда — не возврат к феодализму и инерции, чего так боялись советники Эйба. Жестоко — да; аморально — верно; и все же рабство не откинуло Республику в прошлое, не задерживало ее поступательного движения к современной мощи.

«Подпиши договор, — подсказывал Эйбу внутренний голос. — Положи конец войне».

Четвертое июля приходилось на воскресенье, а это означало, что на заднем дворике будет ежегодный пикник с Бернсайдами, занудой Ральфом и невоспитанной Хелен, скука смертная до самого вечера: бросание подковы, обильная пьянка и отупляющий треп у бильярдного стола, и всю эту муку скрашивали лишь свиные ребрышки, зажаренные Либби до румяной корочки на углях. Либби была одной из тех удивительных находок, которые Мардж с такой ловкостью отыскивала на дешевых распродажах: здоровая женщина с хорошими манерами, оказавшаяся прекрасной кухаркой, истинная цена которой в десять раз больше, чем было указано на ценнике.