Юла и якорь. Опыт альтеративной метафизики - Александр Куприянович Секацкий

Кажется, незапоминаемость снов (большинства из них), неопознаваемость событий, лишенных причинных связей в обе стороны (и с прошлым, и с будущим), тоже должны быть сопоставлены с непространственностью квантовых флуктуаций. И еще параллель, уже с другой стороны. Один из эффективных мнемотехнических приемов состоит в том, чтобы расположить запоминаемый материал в пространстве, закрепить за ним место, даже если это потребует дополнительных операций, что означает: запоминать придется больше. То есть для лучшего запоминания необходимо прибавить к запоминаемому еще кое-что…

И наконец, чтобы обрести автономию духа, нужно вырваться из пространства фюзиса, а чтобы завоевать независимость и определенную самодостаточность, необходимо учредить себе новое пространство…

* * *

Теперь вернемся непосредственно к нашей теме. Хухры-мухры следует искать где-то за горизонтом ветвления, где в общем виде мы имеем дело с проявлениями хаоса и невразумительности. Интересующие нас хухры-мухры как таковые должны быть отличены от других проявлений хаоса, несмотря на то, что по определению одни проявления хаоса неотличимы от других. Ведь хаос – это прежде всего дефицит различий, доходящий до их полного отсутствия. В то же время хухры-мухры как бы находятся в постоянном процессе сопоставления и окончательно конституируются лишь после того, как такое сопоставление или разыскание проделано. Дело обстоит так, как если бы вдоль марковской цепи в произвольном направлении шел некий наблюдатель – ему и принадлежало бы последнее слово в этом вопросе. Тогда к сфере хухры-мухры относилось бы незамеченное и отбракованное нашим наблюдателем. Или так: цепи Маркова могут завести куда угодно, но и среди зайчиков в трамвайчике может обнаружиться что-то, что может быть выхвачено и сохранено. Почему? Да потому что это вам не хухры-мухры!

Так мы приближаемся ко все более точной локализации интересующего нас феномена, к тому, что не просто беспорядочно разбросано в поле ветвления в виде постоянно открывающихся и пробивающихся гейзеров контрэманации хаоса, но образуется в результате вынесения вердикта, причем как его побочное следствие. Хухры-мухры есть то, что не попало во вторичную выборку.

Вспомним вновь сон Ивана Федоровича Шпоньки, поскольку лучшей иллюстрации для контрэманации хаоса и не найти. Предположим, что его обсуждают два психоаналитика, не зная поначалу, к чему тут можно прицепиться. Но вот одного из них посещает озарение: «Подпрыгивает на одной ноге… глядь, и это не жена, а колокольня. Гм. Подождите-подождите, жена-колокольня – это вам не хухры-мухры, это очевидный фаллический символ, который, да еще в таком контексте, отсылает нас сами знаете куда!» И второй соглашается: «Да, это вам не хухры-мухры!»

Следовательно, на долю хухры-мухры останется все то, что не было отмечено высокоучеными коллегами. Здесь, кстати, примечательна сама затрудненность грамматического согласования: останется на долю чего? «Хухров-мухров»? «Хухр-мухр»? Или все-таки на долю хухры-мухры? Трудность грамматического согласования отлично подчеркивает ту неопределенность, которая и должна быть ухвачена и удержана в содержании термина. Ее, эту неопределенность, возможно, стоит оставить, позволив каждому склонять хухры-мухры как ему вздумается – до тех пор, пока не будет вынесен вердикт: «Это вам не хухры-мухры!»

Таким образом, вроде вырисовывается определение: хухры-мухры есть то, мимо чего ты просто проходишь, и до тех пор, пока ты проходишь мимо. Но полагаю, что подчеркнутая субъективность недостаточна для внятного определения. Лучше сказать так: хухры-мухры есть то, мимо чего проходят все, и до тех пор, пока хоть кто-нибудь не докажет, что «это не хухры-мухры» И тем не менее мир переполнен хухрами-мухрами (или хухрой-мухрой) как… как чем? Возникает соображение: как вторичными отходами познания. Почему, собственно, познание, производство понятий и смыслов должно быть безотходным производством? А если какие-то отходы все же образуются, то им прямая дорога в отвалы хухры-мухры. Вот ведь и жизнь в целом имеет свои отходы, их называют отложениями, ископаемыми и даже полезными ископаемыми. Шеллинг утверждал, что в природе вообще нет ничего изначально мертвого, все мертвое представляет собой следы угасшей жизни[41]. Почему же разум должен быть исключением? Опять вспоминается проницательное наблюдение М. Мамардашвили: «Для того, чтобы что-то понимать, нужно чего-то и не понимать». И быть может, в тот момент, когда мы провозглашаем: «Ага, да это вам не хухры-мухры!», нечто иное, находящееся совсем рядом и потенциально доступное для умопостигаемости, стремительно «хухрится». Тогда хухры-мухры предстают как обломки и осколки, осыпающиеся вдоль всей траектории познания. Всякое познание сопровождается такими опилками, и следует полагать, что их залежи в мире стремительно пополняются.

Такое предположение открывает любопытную перспективу переоценки. Так, добыча полезных ископаемых оставляет после себя заброшенные штольни. Не происходит ли чего-то подобного и при добыче знаний? Совсем не обязательно, можем ответить мы. Арифметика, применимая к яблокам и другим счетным единицам-экземлярностям, неприменима к понятиям: вот ты поделился яблоками, и у тебя их стало меньше, а если поделиться знаниями, то с твоим багажом знаний ничего не случится, многие полагают, что он даже возрастет.

Этот парадокс до сих пор пользуется неизменным успехом – и все же он не о том. Знания, пригодные для передачи друг другу, уже состоят из неистребимых кубиков. Это относится даже к более простым вещам, например к генетической передаче признаков. Если ты передал ген своему сыну, то ты его при этом вовсе не лишился, в каком-то смысле ты его приумножил. Ген, как и понятие, передается путем копирования, а не путем изъятия, как яблоко.

Но если мы посмотрим на дело с другой стороны, мы все же обнаружим, как пополняются отвалы хухры-мухры. Подойдем к делу так. До того как ты обрел знание, которое сообщил тебе учитель или учебник, чем ты располагал? Быть может, ничем – тогда знание просто записывается на tabula rasa. Но возможно, у тебя были какие-то смутные предположения и при этом то в одну сторону, то в другую простирались цепочки марковского ветвления. Перемещаясь по ним вдоль и поперек, присматриваясь, ты, быть может, уже готов был воскликнуть: «Да это вам не хухры-мухры!» Но вот пришло готовое знание, которое ты не в состоянии опровергнуть, и цепи ушли в свой химерный мир паразитарного ветвления, ушли в отвалы хухры-мухры.

Тем не менее отходы познания, среди которых может оказаться и то, что достойно восклицания «Это вам не хухры-мухры!», должны быть рассмотрены в более общем ключе. Ясно, что это нечто «просыпавшееся в щели» эффективных теорий в смысле Л. Краусса или в щели между эффективными практиками или осмысленными действиями в житейском мире. Допустим, мы открываем чулан и все это там видим: какие-то стружки, обломки, разрозненные левые ботинки, одинокая лыжная палка и прочая,