Приют для списанных пилотов - Валерий Хайрюзов

Я вспомнил, как на первом и последнем офицерском собрании был умело спущен пар: офицеры потребовали от руководства России сохранения Советского Союза. Ставший министром обороны СНГ за угрозу разбомбить Кремль, где сидели гэкачеписты, Евгений Шапошников пригрозил отставкой, убежал со сцены, но недалеко — до ближайшей портьеры. Главком ВВС Дейнекин сказал собравшимся, что летчики покинут собрание, если офицеры не послушаются Шапошникова и Ельцина. Привыкшие к подчинению офицеры прекратили «базар». Доверили страну и свои судьбы бомберу. И Советская Армия с этого момента перестала существовать.

«Лучше быть стадом баранов, во главе которых стоит Лев, чем стадом львов, во главе которых стоит баран», — прокомментировала увиденное Сажи Умалатова.

— Борис Николаевич, скажите, армия вам предана? — картавя, вопрошал с экрана Олег Попцов.

— Я поднял зарплату в один и девять десятых раза, — ничуть не смущаясь, отвечал хозяин. — Они выполнят любой приказ.

Военные не возмутились. Нет, спокойно проглотили: начальству виднее. Как и повсюду, в армии восторжествовал принцип: «Утром деньги — в обед танки. Вечером деньги — ночью танки».

К тому времени в штабах сидели чиновники с наградными колодками не за взятие городов, а за выслугу годов.

Но как безнадежный больной верит в свое выздоровление, так и люди до последнего цеплялись за армию. Я не был исключением. Встречая в полутемных коридорах Сашу Коровникова, я непременно спрашивал его:

— Ну, как там армия?

— За армию я ручаюсь, — устало отвечал он. — Хотя чем черт не шутит.

— Придут, обязательно придут, — ответил я мальчишке и удивился своему голосу, в котором не было обычной уверенности.

Но паренек повеселел глазами, поблагодарил и, крутанувшись на месте, исчез в темном коридоре.

С особым чувством мы смотрели на оставшихся в блокированном доме женщин. Они безропотно переносили все тяготы, холод, антисанитарные условия. Спали на столах и стульях. И переносили все молча, без единой жалобы, как во время войны. И мужчины, глядя на них, подтягивались и, как мне кажется, становились лучше, проще и собраннее. Не все и не сразу они встали по одну сторону баррикад. Были сомнения, иллюзии, ошибки. Но они прозрели и сделали свой выбор. Как бы вновь для себя я открыл Валю Озерову, Лиду Шиповалову, Машу Сорокину, Зою Корнилову, Людмилу Бахтиярову, Нину Солодякову, Тамару Лета, Зою Ойкину, Наталью Прокофьеву, Розу Назметдинову, Любу Розбитову, Веру Бойко, Ольгу Чистых, Нину Медведеву, Тамару Пономареву, Светлану Горячеву, Майю Эттырынтыну, Ирину Виноградову. И еще многих и многих женщин из аппарата Верховного Совета, из обслуживающего персонала и тех, кто пришел на помощь защитникам Дома Советов.

Сжатая пружина должна была когда-то разжаться. Она сорвалась и ударила туда, куда ее направили — на прорыв блокады вокруг Белого дома. Собственно, здесь не надо было особых расчетов. Знали, пойдут туда, где сидят их товарищи.

Все произошло, как с быком на корриде: побитый, исколотый, обезумевший, он все равно бросится куда надо — на красную тряпку. Программа митингов известна, люди — накалены, а дальше, как говорится, дело техники.

Была еще одна заготовка — Останкино. Вот уже который день там ждут Анпилова. И патронов полные подсумки, и засады расставлены, а он не идет, то тут, то там возводит баррикады, заставляя омоновцев гоняться за ним по всей Москве.

Третьего октября митингующих повели куда надо. Ослабленные кордоны милиции толпа пробивала, как яичную скорлупу, и, набирая ход, шла к Дому. «Черемухой» и выстрелами в воздух ее уже было не остановить. Цель была обозначена на милицейских планах и внедрена в мозг тех, кто шел. Целых две недели понадобилось на это. Возле мэрии не посвященные в планы милиционеры начали вести огонь на поражение. Все это происходило на глазах Александра Руцкого, который кричал по радиопередатчику:

— Подлецы, что вы делаете?! Вы же убиваете людей!

Кому кричал и кто слышал — неизвестно.

Когда площадь перед Домом заполнилась людьми и всем стало ясно, что вот она, долгожданная победа, к Руцкому пришли в трофейных плащ-палатках и касках герои прорыва — Уражцев и Братищев, подсказали: «Пока люди не остыли — не медли, хватай Бога за бороду». Вот уж правду говорят: у глупого правителя все советники — мудрецы.

И он выскочил на балкон, стал кричать, чтобы люди строились в полки и направлялись в Останкино.

Эх, Александр Владимирович! Неужели ты не понимал: те люди, которые вели игру, учитывали твой вспыльчивый характер, любимым занятием журналистов было дразнить, сбивать тебя на пресс-конференциях. Они получали кайф, когда ты срывался и выходил из себя. Сделать это было легко. И здесь тебе показали красную тряпку. И ты клюнул…

После тебе в вину выставят все: свою трусость и подлость, собственное, теперь уже легальное, желание обманывать и брать чужое. Но самым большим грехом вороги посчитают: ты нарушил слово офицера. Народу внушили: тебя взял на службу хозяин. А рычать на хозяина — упаси Господь!

Все, что произошло позже, напоминало сон. Мы высыпали из своих комнат на балкон и смотрели, как на площадь со всех сторон стекается народ.

— У-хо-ди-те, у-хо-ди-те! — это тысячи людей после выступления Руцкого начали кричать омоновцам. И недавние хозяева улиц, бросая щиты, бронежилеты, побежали. Но еще оставался штаб в самой гостинице «Мир», по коридорам и комнатам носились перепуганные майоры и полковники. Почти весь американский персонал повис на стенах посольства. Смотрели, как на деле русские воплощают их планы.

Людская волна наотмашь ударила по гостинице «Мир» — туда, откуда шла стрельба. И понесли оттуда безоружных мальчишек, которые первыми добежали до главного входа. Их застрелили омоновцы и разбежались по дворам в сторону Садового кольца. Сидевшие в бэтээре солдаты пытались напугать толпу стрельбой из пулемета. Но парни запрыгнули на броню и закрыли смотровые щели. Пулемет затих. А вот желтый бэтээр, тот, с которого велась пропаганда, сбежал — запустил двигатель и скрылся в московских переулках. В считаные секунды гостиница была взята. Настал черед мэрии. Некоторое время толпу удерживал выстрелами бронетранспортер, но его смотровые щели ослепили куртками. Тогда началась стрельба по людям из окон. Машина вышибла двери мэрии, стрельба прекратилась, и, ломая стекла, милицейские чины стали выпрыгивать через окна.

Над главным входом взвился красный флаг. Тысячи и тысячи москвичей шли к Белому дому, рубили на куски спираль Бруно — на память, рвали на сувениры флаг с мэрии.

— Все! — радостно выкрикнул Макашов. — Теперь нет ни мэров, ни пэров, ни херов!

В воздухе витала победа. Люди говорили, что сегодня к ним спустилась сама Владимирская Божья Матерь.

Тут же на дороге формировалась колонна в Останкино во главе с Макашовым. Садились в автобус парни со щитами и дубинками. Светлого времени почти не оставалось. Наколовшись на шпиль гостиницы «Украина», осеннее солнце набухшей кровавой каплей катилось за дома. Разношерстная толпа двинулась по Москве, и было такое ощущение, что поехали не на смерть, а в соседнюю деревню на разборы со своими давними обидчиками. Через полчаса в воздухе появились вертолеты. Сделав круг, они ушли в сторону Кремля.