Художник зыбкого мира - Кадзуо Исигуро

Переговоры относительно предполагаемого брака Норико с Таро Сайто тянулись всю осень, но продвигались довольно успешно; в октябре состоялся обмен фотографиями, и вскоре господин Кио, наш посредник, принес нам приятное известие: молодой человек прямо-таки мечтает познакомиться со своей будущей невестой. Норико, естественно, тут же устроила целое представление, заявляя, что ей надо еще подумать, хотя всем было уже совершенно ясно: дочери моей уже двадцать шесть, а потому вряд ли она так просто откажется от брака с Таро Сайто.

Так что я уведомил господина Кио, что мы охотно принимаем предложение устроить «миаи», то есть смотрины. Вскоре были согласованы и дата – один из дней ноября, – и место встречи: отель «Касуга-Парк». Сейчас – и вы, возможно, согласитесь со мной – этот отель имеет несколько вульгарный облик, и меня подобный выбор даже немного расстроил. Но господин Кио заверил нас, что закажет отдельный кабинет, и намекнул, что семейству Сайто очень нравится тамошняя кухня, и я в итоге дал свое согласие, хотя и без особого энтузиазма.

Господин Кио также предупредил нас, что может получиться большой «перевес» членов семьи будущего жениха – во всяком случае, собирался прийти и его младший брат, а не только родители, – и посоветовал нам с Норико тоже взять с собой кого-нибудь из родственников или близких друзей для дополнительной, так сказать, поддержки. Но Сэцуко жила далеко, а больше никого, чтобы попросить присутствовать на «миаи», у нас не было. Видимо, именно ощущение того, что мы можем оказаться в невыигрышном положении, вдобавок к неудачному, с нашей точки зрения, выбору места, и заставило Норико нервничать больше обычного. Короче говоря, эти несколько недель перед смотринами оказались для нас достаточно трудными.

Часто, едва вернувшись с работы, Норико с раздражением спрашивала: «Ну, и чем ты тут целый день занимался, папа? Как всегда, наверное, бродил по дому и хандрил?» А я вовсе не «бродил и хандрил», а, напротив, прилагал все усилия для того, чтобы брачные переговоры на этот раз закончились успешно. Но, считая, что в столь ответственный период не стоит тревожить Норико подробностями моих действий в данном направлении, я отделывался весьма невнятным рассказом о том, как провел день, тем самым лишь побуждая ее продолжать свои нелепые инсинуации. Теперь-то я понимаю, что зря не обсуждал с ней некоторые вещи открыто, ибо моя уклончивость лишь вызывала у Норико еще большее напряжение. Если бы я был с ней откровеннее, это могло бы, наверное, предотвратить многие неприятные моменты в наших тогдашних отношениях.

Помнится, однажды, когда Норико вернулась с работы домой, я подрезал в саду кустарники. Она вполне вежливо поздоровалась со мной с веранды и исчезла в доме. А через некоторое время, когда я уже сидел на веранде и любовался садом, оценивая результаты своей работы, Норико, успевшая переодеться в кимоно, принесла чай, поставила поднос между нами и тоже села. Стоял один из тех восхитительных дней, которыми была отмечена у нас прошлая осень; сквозь не опавшую еще листву пробивались лучи нежаркого солнца. Норико, проследив за моим взглядом, вдруг сказала:

– Папа, зачем ты так сильно обрезал бамбук? Теперь он выглядит каким-то кривобоким.

– Кривобоким? Ты так думаешь? А по-моему, он вполне ровный. Видишь ли, приходится учитывать, с какой стороны больше молодых побегов.

– Папа, ты, как всегда, суешься не в свое дело! А теперь, небось, и вон тот куст хочешь испортить?

– Испортить? – Я повернулся к дочери. – Ты что этим хочешь сказать? Что все остальное я уже испортил?

– Во всяком случае, азалии так и не сумели оправиться. Вот что значит, папа, когда у человека слишком много свободного времени! Такой человек в итоге всегда начинает совать свой нос в то, что его вмешательства вовсе не требует.

– Извини, Норико, но я что-то не совсем понимаю, о чем ты. Значит, по-твоему, и азалии теперь выглядят кривобокими?

Норико еще раз окинула взглядом сад и вздохнула:

– Тебе следовало оставить все, как было прежде, папа.

– Извини, Норико, но, по-моему, и бамбук, и азалии выглядят сейчас значительно лучше! И никакой «кривобокости», о которой ты толкуешь, я не замечаю.

– Ну что ж, значит, ты, папочка, стал плохо видеть. Или у тебя просто вкус испортился.

– У меня испортился вкус? Так, это уже любопытно. Ты знаешь, Норико, мало кому приходило в голову ассоциировать понятие «дурной вкус» с моим именем.

– И все равно, папа, – устало сказала она, – этот бамбук выглядит совершенно кривобоким. Ты испортил весь вид: куда лучше было, когда побеги бамбука переплетались с нависающими ветвями дерева.

Какое-то время я молча созерцал содеянное мною и наконец сказал, кивая в такт собственным словам:

– Да, возможно, тебе, Норико, это видится именно так. Ты ведь всегда была лишена художественного чутья. Как и Сэцуко. Вот Кэндзи – дело другое, а вы, девочки, похожи на вашу маму. Помнится, она, бывало, отпускала такие же нелепые замечания.

– А ты, папа, что, считаешь себя таким большим специалистом по обрезке кустарников? Вот не знала! Извини.

– Я вовсе не утверждал, что я специалист. Просто я несколько удивлен тем, что меня обвиняют в отсутствии вкуса. Я к этому как-то не привык.

– Что ж, папа, по-моему, тут каждый может иметь свое личное мнение.

– Вот и мать твоя была в точности такой же. Говорила первое, что ей в голову приходило. Что ж, по крайней мере, честно.

– Я уверена, что уж в этом ты, папа, разбираешься лучше всех. Да, несомненно.

– А знаешь, Норико, твоя мать ведь порой делала мне замечания, даже когда я рисовал. И старалась непременно отстоять свое мнение, чем всегда очень меня веселила. А потом и сама начинала смеяться со мной вместе и признавалась, что в таких вещах совсем не разбирается.

– Значит, ты, папа, и в оценке своих картин всегда бывал прав, да?

– Норико, давай прекратим этот бессмысленный спор. А если тебе не нравится то, что я сделал в саду, пожалуйста: отправляйся в сад сама и делай все так, как твоей душе угодно!

– Как мило, папочка, что ты мне это разрешаешь. Вот только когда, по-твоему, мне этим заниматься? У меня ведь далеко не весь день свободен, знаешь ли.

– Что ты хочешь этим сказать, Норико? Между прочим, сегодня я, например, тоже весь день был очень занят. – Я гневно на нее глянул, но она, не замечая этого, с усталым видом продолжала смотреть в сад. Я отвернулся и вздохнул. – Нет, этот абсолютно бессмысленный спор надо немедленно прекратить! Твоя мать, по крайней мере, всегда сама могла признать, что мы спорим по пустякам, и потом вместе со мной смеялась над этим.

В такие минуты я испытывал огромное искушение рассказать ей, как я на самом деле из кожи вон лезу ради нее. Если бы я дал ей это понять, она бы наверняка очень удивилась и, осмелюсь предположить, устыдилась своего поведения. А ведь я как раз в тот день успел с утра съездить в район Янагава, где, как мне удалось выяснить, теперь проживает Курода.