Погоня за сказкой - Юлия Григорьева

— Как видишь, он стал твоим отцом, — самодовольно хмыкнула матушка. — Я не стала выяснять с ним отношений. С Фостин, как ты понимаешь, я прекратила дружбу в ту же минуту, как узнала о ее гнусности. А для твоего отца приготовила представление. На городском балу я принимала приглашения от кого угодно, только не от него. Я блистала и была самой красивой и веселой в тот вечер, подчеркивая, что меня вовсе не волнует то, что происходит в его семействе. Он несколько раз пытался со мной поговорить, но я все время находила повод не остаться с ним наедине. Он бродил за мной тенью, забыв о навязанной ему невесте. А когда бал подходил к концу, я сказала окружавшим меня кавалерам, что выйду замуж за того, кто первым утром пришлет мне букет фиалок с запиской и своим именем. Твой отец стоял у нашего порога с букетом еще на рассвете, отгоняя прочих посланцев. — Матушка заливисто расхохоталась. — Я не сдалась сразу. Я его еще немного помучила. Каких только капризов он не выполнил за это время! Даже стыдно сейчас вспоминать, но вытерпел всё. А ты бы знала, как быстро он сумел организовать свадьбу, страшась, что я могу передумать! И я сдалась. А Фостин вышла за одного из моих бывших кавалеров. И здесь подобрала за мной.

Ухмылка матушки была далека от добродушной, но зато теперь мне стала ясна эта неприязнь к матери Эдит.

— Матушка, но ведь я теперь могу поступить, как она, разве нет? — спросила я, жадно ожидая услышать нужный мне ответ, который бы успокоил мою совесть.

— Ада, что за глупости?! — возмущенно воскликнула мадам Ламбер. — Где ты видишь аналогию? Ты у нее жениха не уводишь, он сам сделал свой выбор. И кстати, никогда и ничего не обещал Эдит. Скорей наоборот. Я же видела, каким назойливым клещом эта девушка висела на бедном мальчике, как ее вульгарная маменька когда-то — на моем Анселе. Выбирай сердцем, Ада. У меня были более выгодные варианты, чем твой отец. И мой папенька так же настаивал на серьезном молодом человеке с будущим. Однако я выбрала Ламбера — и посмотри, кто он теперь. Запомни, дитя, женщина делает своего мужчину, умная женщина. Глупая получает то, чем и владеет всю жизнь. Я любила твоего отца и хотела жить хорошо, а он хотел, чтобы мои желания исполнялись. Это заставило его думать и шевелиться. В конце концов, девочка моя, в нашем королевстве разводы имеют законную силу, а с твоим приданым и красотой всегда найдутся охотники взять в жены женщину в разводе.

— Что вы такое говорите, матушка, — возмутилась я. — Если уж и выходить замуж, то раз и навсегда, как у вас с папенькой.

— Так ведь никто и не говорит, что ты будешь несчастлива с Дамианом Литином. Мальчик к тебе неравнодушен. Я бы взяла его, — весело закончила матушка и остановилась. — Едемте-ка домой, я ужасно проголодалась.

Ни у меня, ни тем более у Лили возражений не было, и мы направились на выход.

— Матушка, — у меня неожиданно взыграло любопытство, — а много ли букетов прислали вам утром?

— Я получила один, — ответила мадам Ламбер, — от твоего отца. А пятеро посыльных так и не донесли свои фиалки. Твой папенька отобрал их и изничтожил. О тех, кто желал заявить на меня права, я узнала позже из их возмущенных посланий.

— Однако вы пользовались популярностью, — улыбнулась я.

— Дитя мое, ежели бы ты позволила своему нраву взять над собой верх и была менее благоразумна, твои поклонники были бы смелей, — матушка щелкнула меня по носу. — А так только взглядами едят. Уж у меня-то глаз наметан.

— Точно-точно, и докторишка этот, — встряла Лили. — Тот еще кот — как сливки, всю мадемуазель глазищами облизал. Не болел бы зуб, я бы его в бараний рог свернула и на узел завязала.

— Вот, — указала матушка зонтиком на Лили, — слушай опытных женщин.

— Право слово, мне стыдно вас слушать, — возмутилась я.

Матушка рассмеялась, и я сердито отвернулась от нее и от улыбавшейся Лили. Хотя, не буду скрывать, услышать, что на меня обращают внимание, было приятно. Но углубляться в это не хотелось, сразу становилось стыдно и казалось, что я распущенная. Тем временем коляска подкатила к дому. Кучер соскочил на землю, открыл дверцу и помог нам выйти. Матушка скользнула рукой по его плечу, и мужчина расплылся в улыбке, низко поклонился и повез коляску к конюшне.

Когда мы пообедали, я отправилась в наш сад. Хотелось побыть в одиночестве. В моей книге лежали все записки из цветов Дамиана, а также его стихи, которые мне уже не нужно было читать, потому что я помнила их наизусть, но хотелось именно читать, словно это он сам мне написал их на листе бумаги. Да и его книга была со мной. Это глупо, я знаю, но мне казалось, что я найду здесь еще послания.

Однако открыла только лист со стихотворением, да так и осталась сидеть, мечтательно улыбаясь, вновь переживая эту ночь. За моими мечтами меня застала горничная, сообщившая, что пришел граф Набарро. Я досадливо поморщилась, пряча лист со стихотворением.

— Он знает, что мы дома? — спросила я. — Ах, да, вы же пошли доложить, конечно, мы дома. — Я обреченно вздохнула. — Просите.

Девушка удалилась, но вскоре вернулась в сопровождении его светлости. Онорат улыбнулся, завидев меня. Я поднялась со скамьи и ответила ему вежливой улыбкой. Граф прижался губами к моей руке, чуть задержав ее в своей. Я была вынуждена отвести взгляд — так пристально и испытующе смотрел на меня молодой человек.

— Вы прелестны, Ада, — наконец сказал он.

— Благодарю вас, Онорат, — ответила я. — Рада и вас видеть в добром здравии. Надеюсь, вы уладили ваши дела? — тон, которым я это сказала, вышел несколько ядовитым. Но граф, кажется, ничего не заметил.

— Благодарю за заботу, очаровательная, все разрешилось наилучшим образом, — сказал мужчина с улыбкой.

Я присела и указала графу на место подле себя. Он тут же воспользовался моим приглашением и попытался завладеть рукой, но я сцепила пальцы в замок и сжала руки коленями. Это была некрасивая поза, так благородные девушки не сидели, но мне не хотелось, чтобы Онорат прикасался ко мне, не хотелось, чтобы это привело к очередному объяснению, на которое я не смогу ответить. Более того, следовало дать понять, что чаяния мужчины лишены смысла, и я больше не хочу и не могу принимать его ухаживаний.

Кажется, Онорат это понял и без слов. Лицо его помрачнело. Молодой человек уставился себе под ноги, сжал пальцами край скамьи и так застыл, не говоря ни слова. Я тоже молчала, не зная, как поступить. Сказаться больной и уйти было совсем уж хамством, и я осталась рядом.

Наконец граф поднялся со скамьи, и мне на мгновение показалось, что он уйдет, но Онорат вновь сел, развернувшись вполоборота ко мне, его ладонь легла мне на плечо, и я готова была застонать от бессилия.

— Ада, я так напугал вас? — с отчаянием спросил он. — Я был как в огне, сам не понимал, что говорю и делаю. Вы не простите меня, так ведь? Ада, что мне сделать, чтобы вы забыли мое непозволительное поведение и те гадкие слова, что сорвались с моего языка? Умоляю, не отвергайте меня, Ада…

У него был такой беспомощный и обреченный взгляд, а в голосе звучало настолько искреннее раскаяние, что мой язык так и не повернулся сказать, что выбор уже сделан.