Приключения техасского натуралиста - Рой Бедичек

Инстинкт разгребания почвы лапками, связанный с нервной и мышечной системами, сразу подавляется: здесь нет никакой почвы — для облегчения уборки батареи дно клетки представляет собой проволочную сеть с отверстиями, достаточно большими, чтобы помет проваливался сквозь них в поддон.

Сразу подавляется и другой инстинкт новорожденных цыплят — инстинкт следования за наседкой. Любой нормальный цыпленок стремится следовать за кем-либо. Я видел, как они в отсутствие матери следовали за собакой, кошкой или человеком. В батарейном выращивании этот инстинкт уничтожается в зародыше.

Нам не известно, насколько остро обоняние цыпленка и сравнимо ли оно по чуткости с человеческим. Но если цыпленок способен ощущать запах, то это сулит ему постоянный стресс, поскольку его нос практически все время погружен в помет. Помет в поддоне не остывает, а испарения поднимаются обратно в клетку. Весь день и всю ночь температура в батарее поддерживается на уровне двадцати семи градусов.

Нервные механизмы нормального цыпленка (как и каждого другого вида этого семейства птиц) формируются благодаря чередованию периодов опасности и покоя, которые неизбежны в обычной жизни. Курица-наседка утром выходит из курятника в сопровождении своего голодного выводка и, призывно кудахтая, начинает разгребать землю. Вскоре слышится призыв: «Я нашла червя!», и вся компания собирается вокруг материнского клюва, разрывающего находку, чтобы получить лакомый кусочек. Затем все расходятся в поисках другого червя. Неожиданно возникает тень сокола — и мать издает предостерегающий клич, на который каждый цыпленок, спасая свою жизнь, мчится к ней за защитой. Опасность миновала — и они вновь разбредаются по двору. В естественных условиях это повторяется, возможно, раз десять в день.

Механизм смены состояния испуга и покоя, которым природа наделила цыплят в качестве драгоценного наследства, полностью разрушается в условиях батарейного выведения. Ни испуга, ни покоя — здесь царит лишь постоянный, убийственно жесткий, приводящий к безумию дискомфорт и ничего более. Вероятно, именно подавление этого природного инстинкта и приводит к внезапным, необъяснимым взрывам паники, о которых я говорил выше. Они дают возможность, хоть и вхолостую, прокрутиться механизмам, которые не используются в данных условиях.

Нарушен и природный ритм смены периодов активности и отдыха. В естественных условиях после активной работы цыплят лапками, способствующей усилению кровообращения, курица-мать, выбрав безопасное место, издает призыв собраться под ее укрытие, и малыши, сбежавшись на отдых, уютно устраиваются под материнскими перьями. В течение дневных часов происходит упорядоченная, регулярная смена периодов усталости и отдыха.

Как же грубо человек надругался над столь мудрым и благородным изобретением природы! Поскольку днем в клетках спать невозможно, вы, вероятно, думаете, что цыпленку в батарее, как и в любом сумасшедшем доме, позволено погрузиться в спасительную бесчувственность ночью. Но нет: в погоне за весом цыплят человек изобрел дьявольское устройство, через регулярные интервалы в течение всей ночи автоматически включающее яркий свет. Цель — разбудить цыплят и заставить их есть: человек боится, что во время сна цыпленок может израсходовать часть своего жира, а все техническое оборудование заводится исключительно для того, чтобы получать жир, чистый жир, выражающийся в весе, в фунтах и унциях, и ни для чего иного.

Но пусть городской житель не кипит от благородного негодования. Жизнь пуделя в его собственном доме мало чем отличается от жизни батарейного цыпленка по части подавления его природных инстинктов. Видели ли вы, как во время утренней прогулки пудель на поводке принюхивается то к одной, то к другой стороне тротуара? Он так и дергает своего хозяина, заставляя его непрерывно перекладывать поводок из одной руки в другую — его гонит вечный, непрерывный поиск, древний инстинкт, представляющий огромную важность для всего собачьего мира. Некий филантроп в Лондоне, до глубины души проникнувшись собачьей трагедией, посадил вдоль асфальтированных улиц своего жилого района деревья.

Я поговорил на эту тему с одним своим другом-гуманитарием, надеясь возбудить в нем такое же негодование, какое ощущал я сам (ибо негодование нуждается в обществе). Однако после моего нетерпеливого повествования мой друг, профессор психологии образования, спокойно заметил: «Ну что ты кипишь по поводу батарейных цыплят и домашних собак? Мы, горожане, почти так же обращаемся со своими собственными детьми! Наши многоквартирные дома — те же батареи, куда мы запихиваем наших детей. И, поверь, они испытывают там гораздо больше ограничений, чем цыплята в батареях, поскольку дети обладают большим количеством разнообразных импульсов, инстинктов, эмоций, стремлений, мечтаний и сил, чем цыпленок. И они проявляют бесконечно больше изобретательности и упорства, колотясь в решетки, пытаясь хоть как-то применить свои врожденные способности».

Да, скорее всего, мое раздражение в связи с механизацией сельского хозяйства — следствие радужных воспоминаний о детстве. И, возможно, будущее поколение будет вспоминать инкубаторы с такой же ностальгией, с какой я вспоминаю курицу-наседку в ее уютном гнезде. А седовласый старик семидесятых годов вспомнит брудер и батарею с тем же удовольствием, с каким я вспоминаю гнездо и курятник. Впрочем, оставлю право воспевать красоту механизированного выращивания птицы за поэтами будущего: пусть себе сочиняют песни о сбалансированном корме и поэмы о режиме наращивания жира.

Хотя замечу, что писательская братия зачастую оказывается чрезвычайно щепетильной, стоит ей обратить свои взоры от звезд к делам земным. Она склонна к преувеличениям, и даже величайшие мастера пера, кажется, не в состоянии выработать спокойный, научный взгляд на вещи. Генри Торо, выросший «на земле бобов и трески», отказался от употребления последней, увидев, как рабочие сплевывают на рыбу табачную жвачку. Толстой, посетив скотобойню, был настолько потрясен зрелищем работника, стоящего по щиколотку в крови, что до конца своей жизни пропагандировал вегетарианство. Эптон Синклер заставил целую нацию испытать приступ тошноты, реалистично описав увиденное им на чикагском консервном заводе.

Да что там писатели — будто обычным людям не знакомо это ощущение. Большинство домохозяек не в состоянии есть цыпленка, приготовленного ими на обед. Корейская поговорка советует тому, кто хочет насладиться обедом, не заглядывать на кухню. В течение нескольких лет все центральные газеты печатали рекламу: жирная свинья в грязном свинарнике и рядом — изящные цветы на стебле хлопка, а текст гласил: «За чистое хлопковое масло без примеси свиного сала». Благодаря этой рекламе целая нация предпочла одно масло для жарки другому.

Скрытой статьей расходов по выращиванию цыплят-«денатуратов» являются затраты на лекарства — начиная от лечения расстройств пищеварения и кончая непредвиденными болезнями. Их закупка производителями птицы в немалой степени способствует процветанию фармацевтических фирм. Где врачеватель прежних времен, прописывающий больному средство без корысти для себя? Где «активный образ жизни на свежем воздухе, солнечные ванны и