Загадка 37-го. Три ответа на вызовы времени - Юрий Мухин

Несколько больше времени, что вполне естественно, потребовалось для реформирования системы школьного образования – только 15 мая 1935 года ПБ утвердило его новую структуру. Систему школьного образования подвергли не очень значительным изменениям: увеличили общий срок обучения с девяти до десяти лет; нулевую группу для восьмилетних детей заменили подготовительным классом для семилетних; четырехклассную «школу первой ступени» просто переименовали в начальную; «вторую ступень», прежде складывавшуюся из трехклассного «1-го концентра» и двухклассного «2-го концентра» преобразовали в неполную и полную среднюю школу соответственно с семью и десятью годами обучения. Кроме того, в школьную программу как обязательные предметы ввели историю и географию, ранее отсутствовавшие.

Исполнение же первой части решения сразу же натолкнулось на непреодолимые трудности, порожденные тем, что авторский коллектив не сразу получил необходимые конкретные указания о сути задания, о том, каким должен стать новый школьный учебник. Поэтому вскоре потребовалось личное вмешательство Сталина, вынужденного при этом заняться проблемой отнюдь не исторической или педагогической, а сугубо политической. Как раз в это время Сталин раскритиковал позицию редакции журнала «Большевик» в связи с двадцатилетием начала Первой мировой войны. Поводом же послужило предложение директора Института Маркса – Энгельса – Ленина В. В. Адоратского опубликовать в № 13–14 теоретического органа партии ранее не переводившуюся на русский язык статью Энгельса «Внешняя политика русского царизма», написанную в 1890 году.

Получив, как и все остальные члены ПБ, эту работу для казавшейся поначалу чисто формальной визы одобрения, Сталин буквально на следующий день направил остальным девяти читателям из ПБ, что бывало крайне редко, резко отрицательный письменный отзыв. Не смущаясь, что критикует не кого-либо, а признанного классика марксизма, он обрушил свой гнев не столько на Адоратского или редакцию «Большевика», сколько на возмутившее его содержание статьи. Главные ее недостатки Сталин увидел в объяснении Энгельсом причин мировой войны, к которой, по мнению автора, уже катилась Европа: из статьи Ф. Энгельса со всей неизбежностью следовало негативное отношение к налаживавшемуся в 90-х годах XIX века франко-русскому союзу, лишение российской внешней политики «всякого доверия в глазах общественного мнения Европы и прежде всего Англии». То есть все то, что можно было рассматривать как весьма актуальную историческую параллель, как слишком явный призыв, хотя и выраженный эзоповым языком, воспротивиться повторению того же альянса. На этот раз – против не имперской, а нацистской Германии.

22 июля Сталину удалось добиться своего. В тот день ПБ признал «нецелесообразным печатание статьи Ф. Энгельса „Внешняя политика русского царизма“ в „Большевике“». Это был первый случай в истории РСДРП – РКП(б) – ВКП(б), когда высший орган партии решился на запрет работы того, кто рассматривался той же партией как один из основоположников научного коммунизма, вождь и учитель международного пролетариата.

Но и этого оказалось недостаточно для того, чтобы пресечь становившуюся уже несомненной критику нового внешнеполитического курса узкого руководства. В том же номере «Большевика», для которого поначалу предназначалась статья Энгельса, появилась другая, Зиновьева – «Большевизм и война». В ней, прямо приуроченной к двадцатилетию начала Первой мировой войны, бывший руководитель Коминтерна своеобразно расценил расклад сил в мире начала 1930-х годов: «Коалиция японского империализма с фашистской Германией под руководством и протекторатом английского империализма против СССР». Заодно предрек казавшуюся ему очень близкой победу революций во Франции, которая сразу же «покажет дорогу рабочим Англии, Германии, Австрии и ряда других стран». В том, что все произойдет именно так, он был твердо уверен. Настолько, что фактически предлагал отказаться от подготовки отпора агрессорам, отдав все силы лишь одному – усилению работы национальных секций Коминтерна, то есть европейских компартий, приближая только тем и ликвидацию угрозы войны, и уже якобы близкую победу пролетариата в Европе.

Воспользовавшись тем, что в том же номере «Большевика» были опубликованы и редакционные комментарии Зиновьева к письму Энгельса, Сталин направил членам ПБ, В. В. Адоратскому, а также и редколлегии журнала – В. Г. Кнорину, А. И. Стецкому, Г. Е. Зиновьеву и П. Н. Поспелову новое письмо-отзыв. В нем он расценил журнальные комментарии как сознательную фальсификацию взглядов Энгельса о грядущей войне. Десять дней спустя по настоянию Сталина ПБ утвердило текст постановления ЦК «Об ошибках редакции „Большевик“». В нем в виде преамбулы были чуть ли не дословно повторены основные положения письма Сталина: «Написанные т. Зиновьевым комментарии являются выражением троцкистско-меньшевистской установки». После такого утверждения вполне предсказуемо следовали и суровые оргвыводы: «1. Объявить выговор редакции журнала „Большевик“. 2. Вывести т. Зиновьева из состава редакции „Большевик“. 3. Снять Кнорина с поста ответственного редактора „Большевик“. 4. Утвердить следующий новый состав редакций: тт. Стецкий (редактор), Таль, Кнорин, Поспелов».

Так Зиновьев лишился не только высокой трибуны, позволявшей ему после длительного перерыва напрямую общаться с партией, но и просто работы. А 1 сентября последовало еще одно кадровое назначение. Решением ПБ П. Ф. Юдина, тогда никому еще не известного выпускника Института красной профессуры, утвердили заместителем заведующего Культпропа по науке. Сделали его тем самым своеобразным партийным цензором не только публикации новых работ Маркса, Энгельса, Ленина, но и даже ссылок на их труды.

Только разобравшись с проблемой слишком опасных политических последствий различного рода исторических инсинуаций, Сталин уже не в одиночку, а совместно со Ждановым и Кировым написал третье и четвертое – за месяц! – письма-отзывы. На этот раз – по поводу конспектов школьных учебников по истории СССР и новой истории.

Эти отзывы предлагали авторскому коллективу по-новому взглянуть на прошлое, отрешившись от прежних, ставших шаблонными, представлений, осознать всю сложность и противоречивость исторического процесса, излагавшегося последователями скончавшегося два года назад М. Н. Покровского предельно упрощенно, схематично.

«Нам нужен, – отмечалось в первом отзыве, – такой учебник истории СССР, чтобы история Великороссии не отрывалась от истории других народов СССР… и чтобы история народов СССР не отрывалась от истории общеевропейской и вообще мировой истории». Нетрудно заметить, что самым важным здесь стало использование непривычного тогда понятия «народ» вместо непреложного «класс».

Кроме того, в отзывах содержалось требование предельно актуализировать учебники, доведя их содержание до времени окончания работы над ними. Несомненно, для того чтобы показать в них окончательный разрыв власти с полностью отвергнутыми как правыми, так и левыми внутрипартийными течениями. Но последнее требование не означало непременную политизацию школьного образования. Напротив, решение ПБ, принятое за три месяца перед тем, 23 апреля, потребовало прямо обратного: «Предложить наркомпросам союзных республик и ЦК ВЛКСМ немедленно прекратить проработку решений XVII съезда партии и вопросов маркистско-ленинской теории в начальной школе… В средней школе не допускать перегрузки детей общественно-политическими занятиями».