Болезни наши - Дмитрий Корчагин

более надёжного варианта сохранить и приумножить сейчас нет. Чипы в ближайшее время будут главным приоритетом в президентском проекте диверсификации экономики. Фёдор Павлович, насколько я понимаю, с началом санкционного режима свои накопления потерял?

– Геночка, я тебя умоляю. Какие у него накопления? Он же тратил деньги, не считая, то на дорогое вино, то на проституток, извиняюсь, конечно. Приглашал их толпами. Американцы же на нём новую Виагру испытывали. Ну он и разошёлся ради науки. Как я выдержала! Федя, Федя, горе моё… Американцы его деньги в своих банках держали и, естественно, с началом войны заморозили.

– С началом спецоперации, Ева Дмитриевна.

– Конечно, конечно.

– А китайцы что?

– То же самое! В первую очередь потенция, потом долгожительство. Перепробовали на нём все свои иголки. Он фото присылал из Шанхая, как ёж, утыкан весь и улыбается. Кормили его какими-то желудями и мазали обезьяньим навозом. Азиаты. Заплатили вроде бы хорошо, только юанями и тоже оставили в своём банке на его счёте. Присылают частями, и при конвертации в рубли получается почему-то в полтора раза меньше.

Геннадий Андреевич развёл руками, изображая на лице горькое сожаление и как будто говоря: «Это неизбежно».

– Помнишь, каким толстым он приехал из Китая? Я и не знала, что делать с ним. А теперь всё наоборот, и я снова не знаю, что делать.

– Я себя так чувствовал в кабинете у следователя в своё время. Понимал, что нужен срочный ответ, и не знал, что ответить. Потому как, что ни скажешь, всё равно остаёшься виноватым.

Это Геннадий Андреевич вспомнил своё трёхдневное заключение, когда его заподозрили в связях с местной наркомафией. Менты тогда кололи одного из организаторов филиала южносибирской наркосети среди золотой молодёжи. И тот решил пустить их по ложному следу. Вспомнил, как Попович по два раза в неделю доставал из закладок свой героин, и сдал его, как главного дилера. Типа, он весь университетский квартал снабжал. На третий день стало ясно, что Гена чист, и его отпустили. Новость из гостиницы «Хилтон» Поповичу пришлось проглотить, не разжёвывая. Рыжов всё равно уехал. От ярости пальцы, конечно, дрожали, но Гена заставил себя взглянуть на ситуацию трезво, хладнокровно. Ни Рыжову, ни Лиле предъявить, собственно, нечего, они свободные люди. Через месяц-другой начну всё сначала. Попович был уверен, что Рыжов не вернётся. Местным силовикам, когда Москва начнёт конкретно чистить их ряды по всей стране, Попович попортит немало крови, припомнит им свои три дня. После встречи с новым губернатором, который недвусмысленно намекнул, что хочет сделать на него ставку, Гена и решит своё уличное прозвище, под которым его и так знал весь город, сделать своей фамилией, а настоящую фамилию забыть. Неподходящая для успешной карьеры.

За сутки до встречи президента Лиля опять посетила Фёдора Павловича и нашла его уже в одноместной палате. И обстоятельство это и радовало её, и смущало. Карачагова попробовали перевести ненадолго в положение сидя. Он стал похож на сказочного царя на обложенном подушками сказочном троне. Сидел высоко, глядел вам в глаза глубоко, бессмысленным, но цепким взглядом. Он ни на минуту не сомневался, что главный здесь он. На седой кудрявой голове не хватало короны. На приветствие Лили он ответил покровительственной улыбкой. Следил за выражением её глаз, за движением её губ. Пытался отвечать. Иногда получалось. На Еву не смотрел. В его извилинах крутилась, не находя выхода, застарелая обида. Ева никогда никому не раскроет – какая.

Уходя, Лиля спросит Еву Дмитриевну:

– Не знаете, где старики?

– Старики старше нас с Федей всего на пять лет. Не знаю. Вчера вечером сама слышала, она смеялась. А утром Федю сюда перевели.

Ева Дмитриевна лукавила. И Лиля это поняла, но вытягивать из неё правду клещами не стала. В конце концов, нас всех это ждёт. Выйдя за двери отделения, Лиля столкнулась на лестнице с совсем молоденькой, чуть пухленькой сестричкой.

– Лена? – Спросила Лиля.

– Да, – удивлённо ответила та.

Лена приступила к работе в восемь утра и всех деталей тоже не знала. Матрас на профильной койке в четыреста четвёртой одноместной палате был уже свёрнут. В документах время наступления смерти благообразной бабушки было зафиксировано в 04:15 утра. Эпикриз никак не связан с инсультом; остановка сердца. Где сейчас Сергей Иванович, Лена не знала.

– Он даже не надеялся, он чувствовал, что скоро. Когда ремонтировал наш туалет, то и дело ронял на пол ключи и, мне показалось, редкие слёзы. На щеках они точно блестели.

Пора взрослеть

Когда одним дождливым утром, следуя старой привычке, Рыжов пролистывал новостные ленты на каналах своих более молодых и более удачливых теперь конкурентов за тысячи вёрст от Москвы, на новом, наполовину ещё не заселённом кладбище Злакограда две женщины в трауре вслушивались в размеренно печальные слова погребальной молитвы. И удивляясь как бы самим себе, особенно та, что была моложе, они заметно реже, чем священник, и как бы исподволь осеняли себя крестным знамением. Вспоминали при этом слова и дела усопшего, те, о которых ведали, и те, о которых только догадывались. И безнадёжно скорбели, и унывали в отчаянии, и глаза их были на мокром месте, но свои спины держали ровно, и свои высохшие острые плечи не опускали, даже когда примеряли слова молитвы к себе. Когда от этой примерки по позвоночнику пробегал озноб.

Отец Андрей выговаривал каждое слово. Запах ладана смешивался с запахом чернозёма. В километре от них шум федеральной трассы и железной дороги. Перед глазами чеканный профиль Фёдора Павловича. Кинематографичные бакенбарды. Галстук, который он никогда не носил при жизни.

Поймав взгляд отца, младший сын священнослужителя, сам вызвавшийся сегодня помочь, сразу понял, в чём его строгость. Действительно, что за язычество? И как только Дима вынул из гроба африканскую трость, на него опустили крышку и натренированные руки в полном безмолвии привинтили её навсегда. Первую горсть чернозёма в могилу бросила Ева Дмитриевна.

Примерно часом позже Геннадий Андреевич нашёл всех участников погребения на другом конце кладбища, у самого первого, сделанного здесь два года назад захоронения, у могилы Акация Акациевича Пулиопулиса, где уже стоял красивый каменный памятник, рядом с которым зеленел экзотический кустарниковый дуб. Через несколько лет, когда эта диковина начнёт плодоносить и рядом с ней прорастут первородные круглые жёлуди, кто-то из посетителей соседних захоронений пересадит один из таких ростков и положит начало традиции называть тот погост «Мелкодубским». Когда администрация города решит закрыть некрополь для погребений, он почти уже весь будет покрыт непривычным глазу иноплеменным кустарником. Из крупных древесных форм широколиственной