Болезни наши - Дмитрий Корчагин

издававшиеся в Сибири в те годы, в глаза ему бросилось название одного из них: «Сибирский Огонёк». «Откуда я могу его помнить? Почему у меня возникают рядом с этим словосочетанием устойчивые железнодорожные ассоциации?» – Рыжов закрыл глаза, и в памяти заскрипело:

– В девяносто шестом году один мой рассказ даже напечатали в «Сибирском Огоньке»! За месяц до своей смерти со мной встречался и хвалил сам Перлосмутов, этот корифей сибирского соцреализма. Ха-ха-ха. «Как, говорит, у вас, Федя, смелости хватило заглянуть в две тысячи двадцатый год!» И слогом восхищался, и успех пророчил. «Судьба не может, говорит, вас не отметить». Знал бы он, какие рассказики я писал под псевдонимом «Стояков» для газетки, в которой работал курьером. И куда там заглядывал.

И между слов на стыках рельс так романтично стучали колёса. И в подстаканниках пустые стаканы, а в них звенят чайные ложечки. И волосатый пожилой бунтарь в бакенбардах заливается смехом вперемешку с кашлем и портвейн называет железнодорожной водой. «Ну конечно же», – ударил себя по лбу Руфулос.ры. Гена, кстати, давно хотел найти тот рассказ. И теперь, когда у него всё было под руками – и возможность, и время, он принялся прокручивать «Сибирские Огоньки» за 1996-й год один за другим. И скоро нашёл.

Фёдор Карачагов

По суду

рассказ

Цена обывательскому счастью всей его жизни оказалась не так высока – всего лишь двадцать пять, пусть и полновесных, но всего лишь советских рублей. Ему было семнадцать лет, на дворе моросил 1986-й год. Он был дикорастущим нарциссом в уважаемой и примерной советской семье. Трое детей, он старший. Мама, бросившая когда-то медицинский институт, нашла себя в цехе радиолампового завода, о чём в её трудовой книжке была сделана единственная (первая и последняя) запись. Отец в те времена, в начале семидесятых, был комсоргом цеха, а в 1986-м году он стал уже его парторгом. Брат и сестра учились в той же школе, которую старший брат закончил год назад. Все ютились в двухкомнатной квартире. Теснота заботила родителей. Дети её не замечали, так же, как и других негативных деталей той славной поры. Ожидание ордера на новую квартиру всю семью окрыляло. Очередь подошла, дом готовили к сдаче. Штукатуры и маляры заканчивали отделку.

Тектонические сдвиги в его подростковом характере начались с вымогательства денег у мамы на джинсы, магнитофон, сапоги, кроссовки и так до бесконечности. Отец проявлял терпение, а мама от Сашеньки выла белугой. Кроме того, карманные расходы: дискотеки, желание Саши соответствовать своим друзьям из более обеспеченных семей и, конечно же, подружки. Так же легко, как он поступил в институт, он из него и вылетел. Уже с октября ни ногой. Саше надо было по полной оттопыриться перед нависшей над весенним горизонтом армией. Опять же, хорошо бы было расстаться с девственностью. Пора уже. И он с охотой пускался во все тяжкие и не думал о возможных последствиях.

Когда его брат и сестра, делая уроки, по очереди занимали дома письменный стол, Саша на дискотеке в ТЮЗе познакомился со второкурсницей пединститута Анжелой, такой раскрепощённой, что надежда забрезжила не на шутку. Однако случай никак не выпадал: то одно, то другое. А вкус её языка говорил ему: заветный час близок. Каждый вечер обещал дефлорацию и каждый вечер обманывал. Тискаться в подъездах Анжела с ним избегала. А где?!

Накануне седьмого ноября Саша провожал её после скучных посиделок в безалкогольном кафе. С ними были его приятели, и поэтому планов на нежное прощание он не строил. У её дома они остановились под тусклым жёлтым фонарём. Смеялись. Один из друзей рассказал анекдот о нехватке денег на красивую жизнь – на вино и такси. Пока все ржали, Саша опустил взгляд, и вдруг из мутной воды той лужи, в которой он топтался, чтобы быть ближе к Анжеле, профиль Ленина с причёской, напоминающей лавровый венок, так стебанул его по глазам, что он на несколько секунд забыл, как дышать. Он поднял из осенней хляби сине-лиловую банкноту достоинством в двадцать пять рублей. Все онемели. Но ненадолго.

После взрыва общего ликования было принято решение послезавтра красиво отметить очередную годовщину октябрьской революции. Анжела пообещала договориться с приезжими одногруппницами и с вахтёром в общежитии. «Теперь-то уж наверняка!» – застучала кровь в голове. Анжела ликовала больше всех. Приятели Саши тоже, но с плохо скрываемой завистью.

Осмысливая свою никчёмную жизнь сейчас, в 2020-м году, Сан Саныч пришёл к выводу, что в тот далёкий вечер он получил от судьбы самый ценный подарок.

Последний трамвай уже час как пришвартовался в депо. Обсуждая, сколько и какой выпивки брать на праздник, юноши шли домой пешком. Мысль о такси даже в голову не приходила. Полтора рубля! Жёлтые глаза фонарей в лужах, чёрное небо рукой достать, промокшая обувь, холодно. А они всё смеялись, докуривая на троих последнюю сигарету. Саша мечтал об Анжеле, его друзья о её подругах.

На следующий день Анжела уехала к сестре в Горький… По крайней мере, так сказала её мама в телефонном разговоре. Саша впал в депрессию. Ему ещё никогда не приходилось испытывать столь изощрённого женского вероломства. Вся праздничная серость осени навалилась на него неотвратимо и безжалостно. Осень смеялась над ним, умирала со смеха.

Приятели вздохнули, но не больше. Забудь! Четвертной с собой? Погнали!

Водка и хеви-металл сняли стресс. Закуски не было. Пили на живописном заднем дворе краеведческого музея. Их было человек двенадцать подростков и один взрослый мужик, который помог малолеткам приобрести этот водочный водопад.

– Высоцкого нет, – кричал ему Барсуков, – «Тач ту мач» слушай!

Когда солнце попрощалось с ними, вся ватага двинулась к центру досуга. Они ещё не научились самостоятельно определять степень своего опьянения. Пугая прохожих, распевая злые песни, поддерживая друг друга, они таки добрались до цели. Три часа кайфа, то есть дискотека, ещё не начали свой отсчёт.

Саша помнил, как говорил о чём-то с размалёванными красотками, как называл их Анжелами, как хватал их за что попало, как они отбрыкивались. Потом он на несколько секунд пришёл в себя в милицейской машине, потом сознание просветлело в отделении, потом помнит, как отец вёл его по улице Тульской.

Одним словом, надежды предков на трёхкомнатную квартиру в новом доме в ближайшее время развеялись. Отца на партийном собрании унизили и безвозвратно сместили с парторгов. О всяких там премиях и выговорах и говорить нечего. Спасибо, хоть из КПСС не турнули. И опять страдали только взрослые, дети были