Невыносимая мисс Пэг - Ксения Мирошник

И снова тишина. Арман положил ладони на ограждение и сжал его так, что пальцы побелели, затем согнулся и коснулся лбом своих рук.

– Расскажи мне о ней, – попросила я. – Ты же явно видел ее прежде.

Дюваль вновь выпрямился и неохотно посмотрел мне в лицо. Я точно знала, что говорить со мной об этом он не хочет. Видела, понимала, но и отступать так скоро не планировала.

– Вижу, что ты растерян, – тихо сказала я. – Но ты явно знаешь, что это за вещь. А теперь представь, каково мне? Представь, как растеряна я? Уже третий день я чувствую себя не вполне нормальной. Сумасшедшей, если хочешь! И мне совсем не нравится чувствовать себя так, поверь.

Арман вымученно скривился, и в этот момент я поняла, что могу добиться своего. Очень старалась говорить как можно спокойнее, скрывая дрожь и подавляя желание кричать и нетерпеливо вытряхивать из него правду.

– Я бы не хотел втягивать тебя…

– Во что? – Я смотрела в его глаза и чувствовала, как он ускользает от меня, как вновь выстраивает барьеры, которые лишь иногда чуть опускаются, чтобы явить истинные чувства Армана, а потом вновь поднимаются и твердо стоят на его защите. – Если ты не заметил, то я уже втянута по самые уши, Арман. Кто-то для чего-то прислал мне эту дьявольскую вещь. Я просто хочу знать, что это за машинка и чего еще мне от нее ждать.

Дюваль вздохнул, а потом опустился прямо на пол, опираясь спиной на балконный парапет:

– Нальешь чего-нибудь? Есть виски?

Я кивнула и отправилась в кухню. Достала бокалы, хотела плеснуть в них напиток, но передумала, захватила с собой всю бутылку. На обратном пути у стола замешкалась. Скинула обувь и пыльник. На столик на балконе поставила бутылку и, после того как наполнила бокалы, присела рядом с Арманом.

– Лет пять или шесть назад эта вещь принадлежала семье моей матери, но по ее же настоянию была продана с закрытого аукциона, – сделав большой глоток и поморщившись, сказал Арман.

– Что это за машинка, Арман? – почему-то шепотом, будто дьявольский агрегат мог меня услышать, спросила я. – Она печатает сама!

– Да, – кивнул Дюваль и нервно ослабил галстук. – Машинка непростая…

– И мне кажется, что с ней тебя связывает какая-то неприятная история. Тебя и твою семью, – осторожно предположила я и подняла на него глаза.

Арман развернулся ко мне, и в его глазах появилась боль. Ее мощь достигла и моего сердца. Не совладав с ней, я порывисто коснулась руки мужчины.

– Твоя семья непроста, точно так же как и эта машинка, – прошептала я. – Рядом с ними я не чувствовала себя в безопасности. Рядом с ними мне было не по себе, как никогда в жизни. Рядом с ними мне было страшно.

– Понимаю, – кивнул Арман, глядя, как плещется золотистая жидкость в бокале.

– Ты тоже так себя ощущаешь и поэтому не живешь с ними? – Еще один неприятный вопрос, который мог закрыть этот разговор окончательно.

– Нет, – поспешно ответил мужчина. – Не так. Не в этом дело…

Арман положил локти на согнутые в коленях ноги и отвел глаза, крутя в руках почти пустой бокал. Еще один выдох, и он коснулся затылком каменного балконного ограждения и повернулся ко мне.

– Прошу, не спрашивай меня о семье. В ней все непросто, запутано… Моя мать… отчаянно любит меня и порой этой любовью душит. Она способна разорвать голыми руками любого, кто осмелится даже посмотреть не так в мою сторону.

Отчего-то мне показалось, что Арман говорил вполне буквально. Я без проблем могла представить, как Жаклин Дюваль разрывает кого-то голыми руками. Содрогнулась, подумав, что могу стать этим кем-то.

– Я ведь не от испуга так ощущала себя? Это ведь не было просто истерикой, правда? Твои родители что-то сделали со мной?

Я с детства отличалась живым воображением и бурной фантазией, но даже мне самой эти слова показались чем-то бредовым. Арман растер лицо ладонями, а потом запрокинул голову и закрыл глаза. Я вновь терпеливо ждала, опасаясь, если буду настаивать, то не услышу ровным счетом ничего.

– Скажем так, – наконец заговорил он, – в них есть некая… сила. Есть… некие возможности, но я обещаю, что ты больше не столкнешься с ними. Со своей семьей я разберусь сам, с их стороны больше не будет угроз.

– Что это за сила? Что за возможности? – взволнованно переспросила я. – Они будто околдовали меня, будто добрались до всех моих страхов и вытащили их наружу. Эта слабость, оцепенение. Мне казалось, будто из меня уходит жизнь, Арман. Или нет, мне казалось, что из меня ее вытаскивают. А потом пришел ты, и она вернулась.

Догадка озарила голову, распугав все прочие мысли. Я вскочила на ноги, задев и опрокинув бокал. Не в силах сдерживаться, воскликнула:

– Ты вернул ее! Это ты вернул мне силы и будто ускользающую жизнь! Это ведь ты сделал? Но как? – Я быстро шагала по балкону туда-сюда, ощущая стук рвущегося из груди сердца и заламывая пальцы на руках. – Как такое возможно?

Так и не получив ответа, я снова замерла и схватилась за голову.

– Я несу какой-то бред! Точно с ума сошла.

Лишь бросив взгляд на Дюваля, поняла, что попала в точку. Он пристально смотрел на меня, и в этот самый миг мне показалось, что ему отчаянно хочется рассказать, поделиться со мной. Или нет, ему хочется, чтобы я сказала все за него, чтобы догадалась и произнесла вслух собственными устами.

– Кто ты? – вдруг спросила я и почувствовала болезненный укол в сердце.

Арман тоже поднялся на ноги, медленно поставил бокал на столик и осторожно шагнул ближе. На миг замер, будто боялся, что я отступлю или не позволю ему подойти, но, не увидев ничего подобного, сделал еще шаг. Он снова обхватил мои плечи горячими ладонями:

– Прошу, давай сегодня не будем говорить обо мне. Я понимаю, что все это странно и вопросы без прямых ответов мучают тебя, но… но я не готов. Пойми, Долли, я никогда и ни с кем, кроме разве что Тьери, не обсуждал семью. Я не привык говорить о себе, рассказывать больше, чем того хочу. Тебе может не понравиться то, что я могу поведать. Да и у подобной осведомленности тоже могут быть последствия.

После этих слов я немного отстранилась, чтобы заглянуть Арману в глаза и выразить вопрос в своих.

– Нет, я тебя не пугаю, – тут же понял меня Дюваль. – Не угрожаю, нет. Просто…

Он отпустил меня и отошел к парапету, вновь сложив на нем свои руки. Арман, как и я несколькими минутами ранее, посмотрел на ночной Париж.

– Я боюсь, раскрыв тайны моей семьи, я разворошу то, что не следовало бы. Боюсь, ответы на все прозвучавшие вопросы лишат тебя покоя, а назад уже ничего нельзя будет вернуть.

– Ты ведь понимаешь, что подобными словами лишь разжигаешь мой интерес?

– Ну, я все же в душе надеялся убедить тебя, – грустно усмехнулся Арман.

– Хорошо, если сейчас не время говорить о твоей семье, – отступила я, давая себе обещание, что рано или поздно все равно доберусь до правды, – расскажи хотя бы о машинке. Все, что сможешь. Все, что важно для меня.