Лето сумрачных бабочек - Энн-Мари Конуэй

Намного лучше улаживать дела на полный желудок, – пояснила она, подмигивая мне. – Так я всегда говорю своему Маку – не то чтобы его требовалось особо поощрять.

Было странно слышать от неё о Маке. Я постоянно думала о том, что было в четверг, и гадала, позвонит ли он. Гадала, что он имел в виду, когда сказал, что в нашем распоряжении всё лето.

– Так ты идёшь? – спросила Стелла, направляясь к лестнице. Я помотала головой. Я не хотела видеть, станет ли мама «улаживать дела», как выразилась Стелла. Как только она скрылась наверху, я выскользнула из дома, чтобы повидаться с Розой-Мэй.

За выходные ничего особенного не случилось. Роза-Мэй больше ничего не сказала о своём грандиозном плане, как сделать лето вечным, – только о том, что она работает над этим. Мы так и не увидели голубянку-аргуса – но никто другой тоже. Стелла часто заходила к нам. Она покупала продукты, готовила нам еду, во весь голос подпевала радио. Мама почти всё время проводила в постели – спала или просто лежала, – но Стелла сказала, что в этом нет ничего страшного, просто маме нужно восстановить силы.

Мне нравилось, когда Стелла бывала у нас, хлопотала в кухне, пританцовывая, словно на дискотеке. Только в такие моменты наш дом казался настоящим домом. Мне ужасно хотелось узнать, сказал ли Мак ей, что мы вместе ходили плавать? Пару раз я едва не проговорилась, но я боялась, что она может заговорить об этом с моей мамой.

Я проверяла свой телефон, наверное, по пятьсот раз за час, надеясь, что Мак напишет мне. Я снова и снова проигрывала в памяти наше занятие в бассейне, анализируя каждое слово, каждый взгляд, пытаясь понять, нравлюсь ли я ему, или он просто согласился общаться со мной потому, что его об этом попросила Стелла.

Вечером в субботу в новостях объявили о запрете на использование шлангов. Теперь никому нельзя было поливать свой сад или мыть машину с применением шлангов – вплоть до дальнейших распоряжений. Прошло сорок три дня с тех пор, как в последний раз шёл дождь. Было так жарко, что асфальт на шоссе начал плавиться. Мистер Джексон сказал, что это происходит по вине самих людей – ведь это мы проделали такую огромную дыру в озоновом слое.

– Всё именно поэтому, – сказал он утром в понедельник, когда я проходила мимо по пути в Сад Бабочек. – Нам остаётся только винить себя самих за то, что мы не заботились о мире так, как завещал нам Создатель. Больше всего я волнуюсь о таких малышах, как наш Альберт. В каком состоянии будет мир, когда они вырастут?

Я подумала о своём отце, который был где-то далеко, защищая окружающую среду. Я представляла, как он взлетает высоко в небо и заделывает дыру в озоновом слое гигантским пластырем, а может быть, зашивает её великанской иглой с ниткой. Я спросила мистера Джексона, верит ли он в то, что дыра когда-нибудь уменьшится или исчезнет, но он покачал головой, как будто было уже слишком поздно исправлять что-либо.

Позже в тот день мне позвонил Мак. Он провёл выходные со своим отцом на какой-то загородной гоночной трассе и теперь хотел знать, пойду ли я плавать вместе с ним на следующее утро. Я без раздумий ответила «да». Я собиралась предложить какое-нибудь другое занятие, какое угодно, но я была в таком восторге от его звонка, и слова слетели у меня с языка прежде, чем я смогла их остановить. Я не очень понимала, почему он с такой готовностью общался со мной. Может быть, Роза-Мэй была права, и Мак просто скучал на летних каникулах, а заняться ему было практически нечем.

Мы условились встретиться у магазина Джексонов в десять часов.

– Я не забыл о том, что ты обещала в прошлый раз, – поддразнил он, прежде чем попрощаться. – Насчёт того, чтобы постоять в воде.

Внутри у меня всё сжалось.

– Это было в прошлый раз, – пробормотала я. – Я ничего не обещаю.

Всю дорогу до Фарнсбери я болтала без умолку – наверное, от нервов. Не только из-за плавания, но и из-за того, что на этот раз мы собирались в бассейн одни – отчего-то мне казалось, что это похоже на свидание. Я рассказала ему о курсе фотографирования природы, который прошла в своей прежней школе, и о том, что провожу много времени в Саду Бабочек.

– Это такое красивое место! Я смогла сделать кучу замечательных снимков, а ещё мы с моей подругой Розой-Мэй ищем очень редкую бабочку, она называется голубянка-аргус. На самом деле Роза-Мэй великолепно плавает, – продолжала я. – Она выполняет в воде просто сумасшедшие трюки, но они пугают меня до смерти.

Я не знала, что бы я сделала, если бы мы действительно наткнулись на Розу-Мэй. Она была бы ужасно расстроена, что я тайком от неё вижусь с Маком и хожу с ним плавать.

– Ты скоро сама будешь выделывать трюки, – пообещал Мак. – Ты же моя лучшая ученица, не забывай!

– Твоя единственная ученица, – со смехом напомнила я ему. – И я не буду делать никаких трюков.

Досуговый центр по-прежнему ощущался как нечто знакомое – но не на тот зловещий манер, как это было в прошлый раз. Запах хлорки всё равно был ужасным, а шум – оглушительным, но я, наверное, уже была к этому готова. Я стояла в вестибюле, оглядываясь по сторонам и ища какую-нибудь подсказку – что-нибудь, что сможет объяснить, почему я настолько уверена в том, что бывала здесь раньше. Проблема была в том, что это было просто ощущение, а не настоящее воспоминание, за которое я могла бы ухватиться.

Мак не стал тратить время на болтовню или демонстрацию своего великолепного стиля баттерфляй, как это было в прошлый раз. Он сразу перешёл к делу. Как только мы переоделись и сели на бортик, Мак спрыгнул в бассейн, а потом подхватил меня под мышки и опустил в воду. Я, как и в прошлый раз, обхватила ногами его талию.

Мне было холодно и страшно, и я едва удерживалась от того, чтобы не заплакать, словно младенец. Меня била дрожь, но я не была уверена: то ли это от того, что я оказалась в воде, то ли от того, что Мак держал меня.

– Не отпускай, – произнесла я, стуча зубами. – Я опущу ноги на дно, но ты должен поклясться, что не отпустишь меня сразу же.

– Клянусь, – серьёзно произнёс Мак. – Я бы перекрестился, но, если я это сделаю, я могу уронить