Лето сумрачных бабочек - Энн-Мари Конуэй

вернулся и снова заговорил со мной, прислонившись к стенке бассейна и скрестив руки на груди. Я очень медленно начала успокаиваться. Было забавно болтать с Маком, и я чувствовала себя в полной безопасности, сидя на бортике. Я почти забыла, зачем мы вообще пришли сюда, когда Мак неожиданно подтянулся, вылезая из воды, и плюхнулся рядом со мной.

– Послушай, Бекки. Я хочу, чтобы ты сегодня сделала одну вещь, если ты всерьёз намерена учиться плаванию – а ты хочешь, я вижу это по твоему решительному взгляду.

Я покраснела и отвернулась. Я действительно была настроена решительно – настроена никогда больше даже близко не подходить к плавательному бассейну.

– Так что же? Что ты хочешь, чтобы я сделала?

Он опять соскользнул в бассейн и повернулся лицом ко мне.

– Я хочу, чтобы ты протянула мне руки, и я опущу тебя в воду, но буду всё время крепко тебя держать. А потом я снова посажу тебя на бортик, как только ты этого захочешь. Вот и всё.

– Нет, я не могу. – Я замотала головой, отступая.

– Серьёзно, Бекки. Ты должна поверить мне. Я не буду делать никаких глупостей. Просто обхвати меня ногами за пояс, держись за мои плечи, и всё будет хорошо.

Словно в каком-то трансе я подалась вперёд, по-прежнему мотая головой, и Мак снял меня с бортика и медленно опустил в воду. Она оказалась такой холодной, что я ахнула, изо всех сил цепляясь за его плечи и вонзая в них ногти. Он даже не вздрогнул. Он просто держал меня в воде, очень мягко покачивая вверх-вниз. Я не знала, от чего я готова умереть – от страха или от стыда.

– Не урони меня, – взмолилась я, боясь, что сейчас расплачусь. Он скорчил гримасу.

– Я не смог бы, даже если бы захотел, – ты буквально вросла в меня своими ногтями.

Тогда я засмеялась, но ухватилась за него ещё крепче, на тот случай, если он решит, что я в порядке.

Постепенно моё сердце перестало стучать так неистово, и я слегка ослабила хватку. Не сказать, чтобы происходящее было приятным, но мне уже не казалось, будто я вот-вот умру. Я всё время твердила себе, что не родилась с этим страхом, я просто когда-то давно научилась бояться; а Мак продолжал осторожно покачивать меня вверх-вниз и из стороны в сторону, чтобы мне не было слишком холодно.

– Ты отлично справляешься, Бекки, – сказал он. – По сути, ты моя лучшая ученица!

– Твоя единственная ученица, ты хочешь сказать, – поправила я.

– Пока что – да, – согласился он. – И ты видишь, даже если я тебя отпущу – а я не отпущу, – ничего не случится, потому что ты просто сможешь стоять на дне. Здесь слишком мелко, чтобы что-нибудь пошло не так.

Он улыбнулся, и мне показалось, будто я сейчас растаю. Он был такой невероятно добрый.

– В следующий раз, – к собственному изумлению, ответила я. – В следующий раз, когда мы придём сюда, я смогу стоять на дне.

Когда я вернулась домой, мама была на кухне. Повсюду стояли невымытые тарелки, уже начавшие вонять. Мама сидела за столом с красным кусочком пазла в руках.

– Смотри, я начала складывать маки, – сказала она. – Это намного легче, чем небо.

Небо было закончено, и теперь стол перед ней был усеян маленькими красными кучками картона. Я не стала подходить слишком близко, чтобы она не поняла, что я ходила плавать. Волосы у меня высохли, но я всё ещё чувствовала, как от меня пахнет хлорированной водой. Не стоило говорить ей о том, что случилось в этот день. Тайны, которые мы хранили друг от друга, начали бесконтрольно множиться, словно какие-нибудь бактерии-мутанты.

– Ты звонила насчёт какой-нибудь из этих работ в газете? – спросила я. – Я хочу сказать, что пазл выглядит круто, но ты же не только им занималась весь день? Может быть, тебе следовало поговорить с кем-нибудь из «Хартона» и узнать, нет ли у них для тебя ещё какой-нибудь должности?

– Не будь такой назойливой, Бекки. Я не очень хорошо себя чувствую. Я займусь этим завтра, обещаю.

Ещё одно обещание, которое она не собиралась сдержать. Мама так сильно изменилась с тех пор, как мы переехали в Оукбридж! Она всегда была скрытной, когда речь шла о прошлом, но теперь она словно бы совсем ушла куда-то вглубь себя. Она скрывала от меня что-то плохое, что-то, имевшее отношение к Оукбриджу, и моему отцу, и к фото под кроватью, и мне ужасно нужно было узнать, что же это такое.

Несколько секунд я стояла в дверях, глядя на неё. Она сосредоточилась на пазле, примеряя один из кусочков то так, то эдак, но лицо её было грустным – я ещё никогда не видела её такой.

– Мам, я вот подумала: ты уверена, что мы никогда не приезжали в Оукбридж после того, как ты уехала отсюда? Ну, понимаешь…

Она подняла взгляд и нахмурилась:

– Что ты имеешь в виду?

– Просто мне кажется каким-то странным, что ты уехала отсюда и никогда не возвращалась. И у меня постоянно такое чувство…

– Какое чувство?

– Не знаю, просто странное ощущение. Как будто некоторые места в Оукбридже мне знакомы.

Она снова перевела взгляд на пазл.

– Я никогда не возвращалась сюда после отъезда. Ни одного раза. – Её голос слегка дрожал. – Я не знаю, о чём ты говоришь. Должно быть, тебе кажется. Где именно ты была? Где у тебя возникло это ощущение?

Я покачала головой и вздохнула:

– Ладно, неважно. Забудь. Я пойду к себе.

Почти всю ночь я крутилась и металась в постели – было невыносимо жарко. Я думала о Маке, о бассейне и о том, что я почувствовала, когда впервые вошла в здание досугового центра. Как могло место, где я никогда не была, казаться мне настолько знакомым? Я ни за что не смогла бы объяснить этого маме. Это было просто ощущение, далёкое воспоминание, но этот шум и этот запах – они казались настолько реальными, как будто я ходила туда всю свою жизнь.

К тому времени как я наконец уснула, было уже почти утро. Мне снился мой отец. Мы плавали под водой, и было совершенно тихо. Мне до смерти хотелось увидеть его лицо, но оно было размытым, нечётким. Я пыталась подплыть ближе, но как бы быстро я ни плыла, он всегда оказывался чуть-чуть быстрее. «Всё равно надо продолжать, верно?» – твердила себе я. Но когда я наконец догнала его и схватила за плечи, чтобы разглядеть как следует,