Каталина - Уильям Сомерсет Моэм

— Если девушка не видит своего призвания в служении богу, я не могу заставить ее уйти в монастырь.

— Вашей светлости, несомненно, известно, что многие женщины уходили в монастырь, потрясенные смертью близких, потому что не нашли подобающего мужа или из-за неразделенной любви. Тем не менее они становились прекрасными монахинями.

— Я не собираюсь с вами спорить, но не пойму, какое отношение имеют приведенные вами примеры к Каталине Перес. И посмею напомнить вашему преподобию, что дорога в рай открыта не только монахам, но и мирянам.

— Но насколько тернистей путь последних. Разве святая дева даровала бы вам силу совершить чудо в ее честь, если б не хотела, чтобы в дальнейшем девушка стала светочем, ведущим к покаянию тысячи грешников.

— Не нам, грешным, вдумываться в мотивы действий небожителей.

— Но, по меньшей мере, мы можем быть уверены, что они служат добру.

— Мы можем.

Донье Беатрис не нравилась сдержанная лаконичность епископа, и в ее голосе появились резкие нотки:

— Я прошу вас оказать эту маленькую услугу за все хорошее, что сделала моя семья ордену доминиканцев. Так вы отказываетесь встретиться с девушкой, поговорить с ней и, если ваше мнение совпадет с моим, объяснить, где она найдет счастье?

Епископа удивляла настойчивость доньи Беатрис. Он не верил, что эта поднаторевшая в интригах гордая женщина действительно заботилась о благополучии дочери вышивальщицы. Тут он вспомнил слова доминиканского аббата, рассказавшего ему, что она изо всех сил боролась с матерью Терезой, чтобы помешать той основать обитель босых кармелиток в Кастель Родригесе. Ненависть, которую питали кармелитки к новому ордену, ни для кого не составляла секрета. И у епископа зародилось подозрение, что уход Каталины в монастырь, на котором настаивала донья Беатрис, имел отношение к этой смертельной борьбе и аббатиса обратилась к его помощи, потому что сама не смогла сломить сопротивление девушки. Он поднял голову, и пронзительный взгляд его темных глаз обратился к донье Беатрис. Ее лицо напоминало каменную маску.

— Допустим, я встречусь с девушкой и сочту своим долгом убедить ее посвятить жизнь богу. Но я склонен думать, что ей будет спокойнее среди босых кармелиток, чем в монастыре, предназначенном только для благородных дам.

Неожиданный всплеск ярости, на мгновение сверкнувший в глазах доньи Беатрис и тут же погашенный усилием воли, подсказал епископу, что его догадка верна.

— Мне кажется, что нам не следует полностью лишать мать девушки возможности общения с ее единственным ребенком, — вкрадчиво заметила аббатиса. — В этом городе нет монастыря босых кармелиток.

— И только потому, если меня правильно информировали, что ваше преподобие убедили епископа провинции отказать матери Терезе в ее просьбе открыть тут обитель нового ордена.

— В Кастель Родригесе предостаточно монастырей. Если бы епископ пошел на поводу у де Сепеды, городу пришлось бы взвалить на себя непомерное бремя.

— Ваше преподобие не слишком уважительно отзывается о святой женщине.

— Она низкого происхождения.

— Вы ошибаетесь, сеньора. Она — благородная дама.

— Какой вздор, — резко ответила аббатиса. — Ее отец купил дворянскую грамоту в начале столетия. Прошу извинить меня, но я, как и наш государь, терпеть не могу тех, кто незаслуженно носит это высокое звание. Страна наводнена безродными дворянчиками.

Епископ сам принадлежал к этому сословию, и на его лице появилась слабая улыбка.

— Каким бы ни было происхождение матери Терезы, ее благочестие отмечено небом, а труды во славу церкви достойны самой высокой похвалы.

Донья Беатрис так рассердилась, что не замечала внимательного взгляда епископа, следящего за выражением ее лица, за каждым жестом холеных рук.

— Позвольте, ваша светлость, не согласиться с вами. Я знала ее и говорила с ней. Эта беспокойная женщина прикрывала свои безумные выходки религиозным туманом. Какое право имела она оставить монастырь и, учинив скандал, основать новый? Кармелитки свято чтут нашего создателя, и устав ордена достаточно суров.

Устав ордена, введенный святым Альбертом и смягченный папой Евгением IV, предусматривал пост от праздника вознесения святого креста в сентябре до самого рождества по четыре дня в неделю, а во время рождественского и великого постов вообще запрещал есть мясо. По понедельникам, средам и пятницам каждая монахиня должна была подвергаться бичеванию и не могла произнести ни слова с вечернего богослужения до заутрени. Носили монахини черные рясы и башмаки. Спали без простыней.

— Я, должно быть, очень глупая женщина, — продолжала аббатиса, — если не понимаю, каким образом замена кожаных башмаков на веревочные сандалии и саржи на мешковину служит умножению славы господа бога. Де Сепеда утверждала, что покинула наш древний орден якобы потому, что соблазны мешали ей спокойно молиться и предаваться благочестивым размышлениям. На самом деле она всю жизнь скакала с места на место. Заставляя своих монахинь молчать, она сама трещала, как сорока.

— Если бы ваше преподобие прочли жизнеописание матери Терезы, написанное ею самой, вы бы с большим снисхождением говорили об этой святой женщине, — холодно заметил епископ.

— Я его читала. Мне прислала его принцесса Эболи. Писать книги — не женское дело. Пусть этим занимаются мужчины.

— Мать Тереза писала, выполняя волю ее духовника.

Аббатиса презрительно улыбнулась.

— Вас не удивляло, что духовник матери Терезы всегда выражал ее собственные желания?

— Я сожалею, что ваше преподобие так суровы к женщине, завоевавшей любовь и уважение не только ее монахинь, но и всех, кто удостоился чести общаться с ней.

— Своими нововведениями она внесла раскол в наш орден и грозила уничтожить его. Я уверена, что ею руководили лишь честолюбие и злоба.

— Но вашему преподобию, несомненно, известно о чудесах, совершенных ею при жизни, и тех, что свершились у ее тела, и теперь многие влиятельные и уважаемые люди просят его святейшество причислить мать Терезу к лику блаженных.

— Да, я знаю об этом.

— Тогда я не ошибусь, утверждая, что вступление Каталины Перес в ваш орден необходимо вам для того, чтоб слава, окружающая девушку, в какой-то мере компенсировала рост влияния босых кармелиток вследствие приобщения матери Терезы к сонму святых.

Возможно, аббатиса и удивилась проницательности епископа, но ни один мускул не дрогнул на ее бледном лице.

— В нашем ордене достаточно святых, и нам остается только сожалеть, если его святейшество, обманутый корыстолюбцами и полоумными монахинями, окажет такую честь этой злонамеренной бунтовщице.

— Вы не ответили на мой вопрос, сеньора. Гордость доньи Беатрис не позволила ей солгать.

— Я бы считала, что моя жизнь не прошла даром, если б мне удалось помочь невинной душе достигнуть совершенства и дать ей возможность присоединиться к компании святых. Если б это удалось, она смогла бы уничтожить зло, причиненное Терезой де Сепеда. Если вы не хотите помочь мне оказать добрую услугу бедняжке, мечущейся в неопределенности, я обойдусь без вас.