Девочки лета - Нэнси Тайер

Когда она проснулась в первый день июня, на третье свое утро дома, ее кровать и детская спальня казались такими странными, будто они принадлежали кому-то другому, и в некотором смысле так оно и было. Конечно, она могла бы обойти весь дом с завязанными глазами, но он принадлежал другому человеку – девочке, которую судьба сбила с ног, прежде чем она успела повзрослеть.

На прикроватной тумбочке стояла фотография маленькой девочки с родителями. Тогда ей было всего два года, и она не помнила того момента, когда была сделана фотография, но она дорожила ею, потому что она свидетельствовала о его существовании. Ее мама существовала на самом деле, любила ее, очень давно и, возможно, где-то все еще ее любит.

Рядом с этой фотографией была фотография Аттикуса. Стекло было треснутым, потому что однажды, много лет назад, в приступе ярости на Аттикуса за то, что он покончил с собой, она взяла фотографию, отнесла ее к мусорному ведру и бросила, изо всех сил захлопнув крышку. В ту ночь она не смогла уснуть, пока не достала фотографию. Она больше никогда не увидит его в живых, но ей нужно было, чтобы он был с ней. И треснутое стекло на его лице выглядело как-то уместно, потому что он был разбит. Она так и не поменяла его на новое.

Бэт надела легкое летнее платье и шлепанцы. Отец крикнул ей: «Увидимся сегодня вечером!» – и ушел на работу. Ее ждал свежий кофе, а посреди кухонного стола – коробка хлопьев с корицей, которые были ее самыми любимыми в детстве.

– Так мило! – сказала она вслух, улыбаясь внимательности своего отца.

Но чего ей действительно хотелось, так это лукового рогалика со сливочным сыром. Она не хотела задевать отцовские чувства, но ни в коем случае не собиралась есть эти сладкие хлопья. Она больше не была маленькой девочкой.

С кружкой в руках Бэт прошлась по дому, как по музею. В каком-то смысле это и был музей. Ничего не изменилось с тех пор, как она уехала в колледж семь лет назад. Ни новой мебели, ни нового ковра, ни новых штор – только одна новая вещь, большой плоский экран на стене в кабинете. Кроме него, она не думала, что ее отец поменял хоть что-либо.

Но почему он должен был что-то менять? Старые персидские ковры, которые когда-то принадлежали его семье, смягчали деревянные полы, а мебель, сочетавшаяся друг с другом, располагала к себе. Самым современным местом была кухня с блестящими хромированными приборами и полкой над плитой, увешанной кастрюлями с медным дном. Единственными произведениями искусства на стенах были три картины, которые Бэт нарисовала в разные периоды своей жизни. Отец вставил их в рамки и развесил в большой комнате.

Ему бы не помешали хорошие картины. Так же, как и новое кресло – то, которое он явно любил больше других, слегка промялось. Обычно она возвращалась домой из колледжа на День благодарения и Рождество, а также каждое лето, но она никогда не задумывалась о состоянии дома, потому что работала на двух работах, чтобы заработать денег на колледж, а потом на магистратуру.

А сейчас? Ей хотелось украсить это место.

Перво-наперво ей нужно было устроиться на работу. Она хотела работать в Нантакетской исторической ассоциации, но у них не было вакансий, и сейчас, когда наступило лето, у них будет много волонтеров. По всей стране были музеи, которым требовалась квалифицированная помощь, но Бэт хотела жить и работать на Нантакете. По крайней мере, она так думала. Теперь, когда она получила степень магистра, ей не перед кем было отчитываться, не нужно было укладываться в сроки, не нужно было писать научные работы, и возвращение в свой дом на острове казалось вполне естественным. Но это не значило, что она должна остаться здесь. Ее здесь никто не держал.

Но на самом деле ее держали собственные эмоции. Ей хотелось снова увидеть Тео.

Тео. Тео всегда был тем самым для нее, но он был так популярен и встречался с новой девушкой каждые выходные, поэтому она решила, что неинтересна ему. Аттикус был лучшим другом Тео, и Аттикус был влюблен в Бэт. Он признался ей в этом, и она привязалась к нему. Она заботилась о нем, беспокоилась о нем и пыталась помочь, когда его захватила мрачная депрессия. Каким-то образом они стали парой, и она считала, она была уверена, что делала его счастливым или, по крайней мере, менее подавленным. Время от времени на уроках или прогуливаясь по коридору, Бэт ловила на себе взгляд Тео, и его взгляд был словно песней, зовущей ее домой, а потом он краснел и отворачивался. Она верила, что Тео любил ее, и, может, действительно желал ее так, как она его – не только в сексуальном плане, но и духовно, как будто ему не хватало части себя, и, если бы она только подошла к нему, эта недостающая часть могла бы заполниться. Вот что она чувствовала к нему.

Они никогда не говорили об этом. Однажды, на школьных танцах, когда он обнимал ее под медленную песню и желание между ними было таким очевидным, таким сильным, Тео улыбнулся ей и спросил:

– Бэт, что нам делать?

– А что мы можем сделать? – спросила Бэт, но ответа не последовало, или того ответа, которого они бы оба хотели услышать. Она была девушкой Аттикуса, и он нуждался в ней по-настоящему – настолько, что его мать даже пригласила Бэт на кофе, чтобы они могли поговорить об Аттикусе и его проблеме.

– Знаешь, – сказала Паула Барнс, – Аттикус боится, что ты бросишь его ради Тео.

Бэт чуть не опрокинула свою кружку:

– Почему он так думает?

– Аттикус очень чувствителен, – ответила его мать.

– Да, я знаю об этом, – огрызнулась Бэт, потому что ей хотелось сказать: «Боже мой, каждое мгновение каждого дня, когда я с ним, я должна думать о его драгоценной чувствительности, и иногда мне просто хочется убежать и быть свободной или сделать что-нибудь, что могло бы задеть эту чувствительность!»

Она тут же извинилась за то, что огрызнулась:

– Простите. Я знаю, что ему тяжело. Я бы хотела, чтобы кто-нибудь помог ему.

– Он посещает психотерапевта. И он принимает лекарства. И, Бэт, отец Аттикуса и я так благодарны тебе за то, что ты рядом с ним, и за то, что ты делаешь ради него. Вот почему я попросила о встрече с тобой. Чтобы поблагодарить тебя. Чтобы сказать тебе, что мы знаем, что с ним может быть тяжело, но мы верим в то, что он поправится и ему станет лучше. Он замечательный мальчик, и у него впереди прекрасное будущее – если только мы сможем привести его туда.

Миссис Барнс тихо плакала. Бэт знала, что должна была сказать, и сказала:

– Мне очень небезразличен Аттикус, миссис Барнс. Я буду рядом с ним столько, сколько смогу. Вы можете мне доверять.

Часто быть с Аттикусом не составляло труда. Во-первых, он был удивительно красив, словно обреченный поэт, с длинными взлохмаченными черными волосами и голубыми глазами с черными ресницами. Он был высоким и очень худым, а в школу всегда ходил в рубашке на пуговицах и выглядел как аристократ среди неопрятных крестьян. В свои лучшие времена он мог быть умным, забавным и сообразительным, и он всегда мог рассмешить Бэт.