Дебютная постановка. Том 1 - Александра Маринина

«Еще пару таких интервью с бывшим сотрудником МВД – и я научусь врать не хуже хорошо обученного шпиона», – подумал Петр. Никаких лекарств он в комнате не видел, все они лежали в кухне на столе, и там же он видел распечатанный на принтере листок-пропись: что принимать, когда и в каких дозах. Что уж там Николай Андреевич делал в комнате, пока Петр мыл посуду, – неизвестно, но на кухню он не выходил, в этом журналист мог бы поклясться.

– Все с вами понятно, – вздохнула Светлана, но глаза ее смеялись. – Мальчишки. Вам ни в чем веры нет.

Она вдруг внимательно посмотрела на Губанова:

– Дядя Коля, ты как себя чувствуешь? Что-то ты неважно выглядишь.

Петр понял, что пора уходить. Старик, наверное, действительно устал, вряд ли он привык к таким многочасовым беседам. Начали в одиннадцать, а сейчас уже почти шесть вечера. Он начал укладывать в сумку диктофон и блокнот.

– Жду вас завтра в одиннадцать, – непререкаемым тоном заявил Николай Андреевич. – Продолжим работу.

– Завтра? – вскинулась Светлана. – Не получится. И послезавтра тоже. Дядя Коля, ты забыл, что у тебя трехдневный курс?

– Тьфу ты! – с досадой выдохнул Губанов. – Это уже завтра? Вот черт!

Светлана пояснила, что каждые два месяца Николай Андреевич проходит трехдневный курс поддерживающего лечения в дневном стационаре, уезжает туда утром и возвращается домой вечером. Капельницы, какие-то кислородные камеры и прочие хитроумные медицинские затеи.

– А ты не перепутала? – как-то совсем по-детски спросил Губанов. – В последний раз мы ездили совсем недавно, двух месяцев еще не прошло.

– Я не перепутала. Мы с тобой ездили в августе, а сейчас уже октябрь, – терпеливо ответила племянница.

– Да не может быть!

– Может, дядя Коля. Вот смотри, я тебе показываю свой ежедневник. Видишь?

Она открыла и сунула ему под нос толстый ежедневник в черной обложке.

– Вот запись за август, смотри. А вот запись на завтра, я при тебе звонила и согласовывала время, это было две недели назад, ты еще ворчал, что я тебе мешаю смотреть твой любимый сериал. Вспомнил?

– Неужели столько времени прошло? – недоверчиво проговорил Николай Андреевич. – Да быть не может! Ты меня обманываешь, Светка.

– Конечно, обманываю. А как иначе с тобой справляться? Тебя не обманешь – не выживешь, – рассмеялась племянница. – Сегодня вторник? Значит, договаривайтесь на субботу, не раньше.

Три дня! Покачиваясь в вагоне метро, Петр прикидывал, как получше распорядиться этими тремя днями. Допуск в архив суда он так и не получил, стало быть, с мечтой о прочтении уголовного дела можно распрощаться. Жаль, конечно. Если бы удалось сфотографировать на телефон документы из дела, Каменская помогла бы выудить из них то, что нужно, она в этом деле мастерица, и Петр уже заранее на всякий случай заручился ее обещанием помочь. В принципе на материалах Сокольникова она много чему научила Петю Кравченко, и, если бы речь шла о деле из 1990-х, он бы и сам справился. Но тут был 1966 год, реалии совсем другие, законы за 30 лет претерпели определенные изменения, да и правоприменительная практика тоже на месте не стояла. А уж об организации работы по раскрытию и расследованию преступлений и говорить нечего, Губанов утверждает, что с приходом Щелокова все стало иначе.

Дело посмотреть не удастся, будем исходить из этого. Тогда что делать? Может, Анастасия Павловна что-нибудь подскажет… Или вдруг вспомнит, что у нее есть какие-то знакомые, которые могут посодействовать.

Так, что еще? Следователь Садков. О нем Петр не знал ничего, кроме имени, отчества и фамилии. Пора приступать к сбору информации. Иными словами, искать людей, которые его знали и готовы о нем рассказывать.

Выйдя из метро, он настрочил сообщение Каменской с вопросом: когда можно встретиться с ней? Ответ пришел через пару минут: если очень срочно, то можно через полчаса, если терпит – тогда завтра в первой половине дня. «Только имейте в виду, у меня другой адрес. Как соберетесь – маякните, я напишу, как добраться».

Ишь ты, другой адрес… «Ну да, она же делала где-то ремонт, когда мы над делом Сокольникова корпели. Столько времени прошло, конечно, она давно переехала, а я и не сообразил». За время пребывания в Москве Петр несколько раз звонил Каменской, обменивался с ней сообщениями, но встретиться не довелось, не было необходимости.

Карины дома не было. На столе включенный ноутбук с незакрытой крышкой, экран темный, в спящем режиме, рядом чашка с остатками чая и блюдце, на котором сиротливо грустило несколько хлебных крошек. Петр пошевелил мышкой, экран загорелся, высветился текст с выделенными зеленым цветом строчками и красными пометками на полях. Что-то про королей и королев. И зачем люди переводят, а издательства публикуют эту муть? Неужели это кто-то сегодня читает?

Петр на всякий случай еще раз проверил телефон. Никаких сообщений от Карины не было. Куда же она подевалась? Может, за продуктами в магазин пошла? Он бросил взгляд на обувную полку в прихожей, потом заглянул в шкаф. Так и есть: ни кроссовок, ни спортивного костюма, ни ветровки. Значит, бегает. Правда, время неподходящее, сейчас люди возвращаются с работы, на дорогах полно машин, какая радость бегать среди толпы, вдыхая выхлопные газы? Всем хороша столица нашей родины, кроме воздуха.

Карина ворвалась в квартиру минут через двадцать. Разгоряченная, с порозовевшими щеками и выбившимися из заколки темными прядями, она была чудо как хороша.

– Ой, ты уже дома? А чего так рано? – удивилась она. – Я была уверена, что ты у своего старикана до ночи просидишь, поэтому даже и не предупреждала тебя, что ухожу.

– Нельзя истязать пожилых людей, они быстро устают. А ты почему сорвалась бегать в такое странное время?

– Ты ведь не хочешь, чтобы мой чудесный спортивный организм украсил геморрой, правда? – Она лукаво улыбнулась. – Просто почувствовала, что больше не могу сидеть сиднем, нужно встряхнуть тушку, чтобы еще несколько часов потом поработать. Я же думала, что тебя еще долго не будет. Ты сильно голодный? Потерпишь, пока я душ приму?

– Конечно.

Рассказы Губанова почему-то не отпускали Петра, и ему захотелось хотя бы прикоснуться к тому времени, к шестьдесят шестому году. Николай Андреевич охотно и детально описывал ситуацию вокруг правоохранительных органов, но о жизни людей говорил мало: то ли ему самому это неинтересно, то ли считал, что для работы журналиста это не важно. Может, и не важно, но почему-то захотелось узнать чуть больше. Как выражался их школьный учитель истории, «почувствовать аромат эпохи».

Петр включил свой ноутбук и начал забивать в поисковик запросы. Ого как кипела жизнь в Советском Союзе в то время! Визит президента Франции Шарля де Голля, визит премьер-министра Индии Индиры Ганди, первенство мира по шахматам в Московском театре эстрады между Тиграном Петросяном и Борисом Спасским. С международным престижем, стало быть, все в порядке. Да и со спортом, видимо, тоже, коль два сильнейших шахматиста мира, бьющихся за звание чемпиона, оба из Страны Советов. С искусством тоже все было отнюдь не худо, на экраны вышел фильм «Берегись автомобиля», который до сих пор то и дело показывают по разным телеканалам. И еще был фильм Андрона Кончаловского «Первый учитель», который показывали на Международном кинофестивале в Риме, и советская актриса Наталья Аринбасарова получила приз за лучшую женскую роль. Оказывается, 55 лет назад советское кино было отнюдь не на последнем месте в мире. И Кончаловский, оказывается, уже снимал… Так, что там еще интересненького происходило? Дело Синявского и Даниэля, Двадцать третий съезд КПСС и удивительная по абсурдности речь Шолохова на этом съезде. Лауреат Нобелевской премии по литературе, автор «Тихого Дона» призывал расправиться с Даниэлем и Синявским, «руководствуясь революционным правосознанием», а не законом. «Да быть не может, – подумал Петр в первый момент, едва наткнувшись на эту информацию. – Бред. В шестьдесят шестом году, через полвека после революции, спустя много лет после смерти Сталина… Нет, это какая-то ошибка, в интернете чего только не напишут, неужели всему верить?» Он поискал в других местах и удрученно почесал подбородок. Все верно, так и было. И спустя полтора месяца писательница Лидия Чуковская написала Шолохову открытое письмо, в котором протестовала против его антиправовой позиции.

Петр дважды перечитал текст письма Чуковской и поежился. Лозунг «нет никаких законов, а есть только мое личное понимание, что есть благо для страны, а что – вред» выглядел не просто устрашающе. Он был ужасен. Чудовищен. Пятьдесят лет – огромный срок, и Петр был уверен, что за полвека правосознание людей обязательно должно было измениться, ан нет, вылезли эти отвратительные слова в середине шестидесятых, и не вырвались по пьяни и злобе где-то в подворотне, а произнесены с высокой трибуны съезда партии. Значит, какая-никакая поддержка у этого лозунга в тот момент