Война Фрэнси - Фрэнси Эпштейн

То попадание так и осталось единичным, но, когда женщины выходили из амбара, перед ними из раза в раз представал объятый огнем город. Несмотря на это, их посылали на работы каждый день.

5 апреля их без предупреждения выстроили в шеренги и погрузили в товарные вагоны — началась спешная эвакуация. Они ехали около часа. Затем поезд на два часа встал в какой-то глуши, поехал назад, а потом опять вперед. Это продолжалось целые сутки. Периодически их выпускали, чтобы они могли сходить в туалет у путей, вдоль которых цепью выстраивались вооруженные солдаты. Их поезд трижды обстреливали с низколетящих самолетов. Охранники прятались под вагонами, а заключенных запирали внутри.

Во время одной из остановок подруги Эрны, уроженки Гамбурга, уговорили, а вернее, заставили ее бежать. Она никак не могла решиться, местность была ей не знакома, но больше всего ей не хотелось покидать «стадо». В конце концов, пока другие шумели и отвлекали солдат, она заползла под вагоны и растворилась в ночи.

На другой день поезд остановился у лагеря Берген-Бельзен. Последовала долгая перебранка между Шписсом и Lager-Kommandant[55], который сказал, что ему плевать, откуда исходит приказ, и он не намерен принимать к себе новых заключенных. В свою очередь машинист поезда отказался везти их обратно. В конце концов их выгрузили и отвели в лагерь.

Перед ними предстала поистине омерзительная картина.

На территории площадью почти в двести пятьдесят тысяч квадратных метров находилось сорок тысяч заключенных, больше похожих на ожившие трупы, и тринадцать тысяч настоящих непогребенных трупов. Груды тел были разбросаны по всему лагерю. Они были свалены в огромные горы, возвышавшиеся по всему лагерю. Несмотря на крики и пинки эсэсовцев поторапливаться, один из заключенных продолжал медленно тащить за ноги мертвеца к общей могиле — казалось, это и есть танец смерти.

Повсюду на улице и внутри бараков кишели вши. Словно муравьи, они цепочкой тянулись от мертвых к живым.

Еды не было. Воды на всех не хватало. Люди жевали грязную траву. Многие просто сидели или лежали на земле и ждали смерти. В некоторых сваленных в кучу мертвецах еще теплилась жизнь. Одна из девушек, которая ехала с нами, увидела среди них двоюродную сестру: ее веки еще шевелились. При помощи друзей она вытащила ее из горы трупов, ей чудом удалось вернуть сестру к жизни. Мы спрашивали у заключенных лагеря о Вере, и они сказали, что она умерла от тифа еще до рождения ребенка.

В лагере девушки встретили нескольких друзей, но тем приходилось самим их окликать, потому что их невозможно было узнать. Скелеты с запавшими глазами, обтянутые тонкой, как пергамент, серой кожей. Кроме блуждания по лагерю в поисках друзей, родственников или пищи, единственным занятием была ловля друг на друге вшей.

Но, несмотря ни на что, дважды в день с немецкой точностью всех заключенных собирали на appell. Совершенно бесполезное занятие, учитывая, что тот, кто еще утром был жив, к обеду мог уже умереть. Коек в бараках почти не было — их пустили на дрова. Не было ни тюфяков, ни одеял, заключенные вповалку спали на голом полу, положив голову на чьи-то ягодицы.

Прошло всего два месяца с тех пор, как двое заключенных из Венгрии занесли в лагерь тиф и началась эпидемия. Теперь, когда каждый день умирало от 250 до 300 заключенных, газовые камеры были не нужны. Ходили слухи о каннибализме в мужском отсеке, и, учитывая, что у некоторых трупов не хватало части бедер, скорее всего, это была правда.

Как-то раз внезапно раздали хлеб, хотя за несколько дней до этого кормить заключенных практически перестали. Как только изголодавшиеся люди впились зубами в хлеб и принялись пережевывать его, они услышали странный скрежет: в хлеб запекли толченое стекло. Неизвестно, сколько людей тогда умерло от сильнейшего внутреннего кровотечения, потому что многие съели его, несмотря на очевидный риск. Когда человек голоден настолько, что все двоится в глазах, мыслить здраво очень тяжело.

Эсэсовцы в своих начищенных до блеска сапогах размахивали хлыстами направо и налево, и все еще демонстрировали высокий уровень дисциплины, но однажды утром лагерь проснулся, и оказалось, что все охранники ушли, исчезли без следа. На их место заступили солдаты из Венгерской дивизии Гиммлера.

Некоторые заключенные наивно думали, что коричневорубашечники будут снисходительнее предшественников, но это были настоящие маньяки, которые стреляли из винтовок по любому, кто подходил к колючей проволоке ближе, чем на десять метров. Линия фронта приближалась с каждым днем. Кругом гремела артиллерия. Судя по залпам, их лагерь окружали.

В тот день среди чешских заключенных появилась еще одна женщина. Это была подруга Сильвы Буби, надзирательница из Нойграбена, которая приехала в новой полосатой робе и, будучи никем не замеченной, какое-то время оставалась среди заключенных. 13 и 14 апреля никто не выходил из бараков: венгры целились в голову любому, кто решался высунуться на улицу.

15-го числа входная дверь была приоткрыта, и одна из девушек бесцветным голосом сказала, что по главной дороге едет танк.

— Наверное, нас сейчас расстреляют из пулемета, — ответил ей кто-то.

— У него сбоку нарисована белая звезда, люк открыт, а на солдатах — черные береты, — настаивала все та же девушка.

— Иди ты к черту со своими фантазиями, — пробурчал кто-то, но были и те, кто из любопытства подполз к двери посмотреть.

Она говорила правду. Танк ей не привиделся. Как не привиделась ей и звезда на боку, и колонна следовавших за ним автомобилей.

Британцы наконец-то были здесь, на ветру развивался Юнион Джек[56], но заключенные были слишком далеко, чтобы поверить в реальность происходящего или ощутить радость освобождения. Осторожно, все еще страшась венгерских пуль, они по одному выходили из бараков. Когда все стало очевидно, они пошли, поползли и побежали к забору, чтобы поближе взглянуть на своих освободителей. На дороге один за другим появлялись бронетранспортеры, а солдаты выворачивали карманы наизнанку и кидали через колючую проволоку все, что у них было: шоколадные батончики, пайки, сигареты и другие мелочи, а в знак победы поднимали вверх два пальца. Многие из них плакали. Изголодавшиеся заключенные тут же стали вырывать друг у друга то, что бросили им солдаты, и завязались кровавые драки.

Чуть позже бригадир Глен Хьюз[57] прошел по лагерю, его адъютанты попросили всех сохранять спокойствие, а тех, кто хоть немного знает английский, — выйти вперед, чтобы помочь с раздачей еды и оказанием первой помощи. Слезы текли по щекам генерала, и он не пытался скрыть их, видя столь ужасные страдания людей. Все хотели прикоснуться к нему и его солдатам, поцеловать их руки, но британцам было запрещено подходить ближе, чем на полтора метра, чтобы не заразиться тифом.